Великая война. 1914 г. (сборник) - стр. 33
Впереди, в версте от того места, где лежали в лесу мы, немцы пытаются выковырять нас штыками и огнем с окраины разбитого вдребезги селения. Огонь сильный, но прерывистый какой-то. Должно быть, для перебежек, что часто делают немцы. У нас, наоборот, во время перебежек вперед нарочно развивают адский огонь.
Мы принуждены дать дорогу на Осовец немецким корпусам и отошли к северу. А немцы жмут наш левый фланг, стараясь одновременно и отбросить нас возможно дальше от дороги, чтобы обеспечить свой левый фланг и прижать нас к оперирующим севернее нас своим силам, лезущим через Августовские леса, судя по всему, к Сувалкам.
Если обращать внимание на все мелкие стычки с небольшими партиями немцев, то, во-первых, выходит, что мы деремся чуть ли не десятый день подряд и что немцы проникли всюду – и на флангах, и в тылу; все время полкам приходится менять позиции и вести бой впроголодь. Где найдем теперь наши обозы! Вокруг много германской конницы, и держать обозы при себе нельзя; они отодвинуты назад. Со стороны Осовца слышен глухой гул; тяжелая артиллерия, должно быть, бьется. Кстати, о ней. В последние дни пруссаки неоднократно посылали нам свои восьмидюймовые подарки. Даже люди с железными нервами с трудом владеют собой, когда около происходит разрыв. Сначала слышен гул полета, и вдруг земля будто бы харкнет вверх бурым пламенем, сизой тучей дыма, осколков и камней. Грохот разрыва в десяти саженях положительно невыносим.
Человек на мгновение теряется совершенно. Не слышит, не видит и не чувствует ничего, весь поглощенный этим тысячепудовым грузом звука.
Часто такие разрывы, не причиняя прямого вреда своими осколками, рвут своим гулом барабанные перепонки, вышибают сотрясением воздуха глаза и заставляют расходиться черепные швы. Все эти повреждения зовутся контузией. И раньше, когда война была для меня нечитанной книгой, я был убежден, что контузия – это форменный пустяк. А теперь согласен с нашим общим мнением, что лучше любая рана – кроме живота, понятно, – чем сильная контузия.
Даже сначала перенесенная легко, она потом, через год и даже через два, скажется. И были случаи, когда жертвы этих воздушных волн кончали жизнь в сумасшедшем доме.
Такие снаряды хороши для крепостей! Для наших ниточек-окопов они все равно, что пушка для воробья, и даже еще более безвредна. Выроют яму, в нее уже человек пять залезло – окопы копать не надо! Зато шрапнель вредит много, особенно на открытых местах. В лесу же она тоже мало убийственна.
Вообще, как говорят наши артиллеристы, германские снаряды полевой артиллерии мало «убойны». Наши больше. Хорошее слово – «убойный»!
В мирное время пахнет мясной лавкой, а теперь – чем-то успокаивающим. Очевидно, этой «малой убойностью» объясняется то, что мы мало сравнительно теряем людей, а кого теряем, так все с пулевыми рамами. Стреляют немцы метко, но… низко. Большинство пуль рикошетит. Остальные бьют землю перед окопами. Сегодня утром я ходил туда к товарищам. У них весело даже. Только вот изводит холод и отсутствие даже небольших удобств. Скучно без «печатного слова». Клочки газет тщательно прочитываются, и только тогда уже идут на «козьи лапки». Вот и насчет «козьих лапок» слабовато. Что было с собой табаку – вышло до крошки. Запасы далеко, в обозах. А не курить – немыслимо, когда холодно, пусто в желудке, и нервы к тому же шалят с усталости. Вот еще один бич наш – усталость!