Великая армия Наполеона в Бородинском сражении - стр. 97

Предметом научного интереса армия Первой империи стала с середины XIX в. Однако вплоть до ХХ в. внимание исследователей было сосредоточено на описании чисто военных структур и слабо затрагивало социальный, социокультурный и психологический уровни проблемы[544]. Только в 1904 г. вышла первая работа, автор которой капитан (позже – генерал) Тикси, выступивший под псевдонимом Ж. Морван, попытался дать антропологическую картину наполеоновской армии[545]. На основе главным образом мемуарной литературы и документов из «Корреспонденции Наполеона» автор предпринял попытку осветить такие проблемы, как порядок конскрипции, деятельность администрации, материальное стимулирование солдат и офицеров, роль маршей и сражений в жизни наполеоновского солдата, природа его энтузиазма и морали. На фоне достаточно поверхностного представления о наполеоновской армии, которое было широко распространено благодаря трудам Тьера, Мишле, Вандаля и др., работа Морвана предлагала критический взгляд на механизм функционирования армии Первой империи.

С 1930-х гг. берет начало просопографическое направление. Ж. Сис представил уникальный словарь генералов и адмиралов эпохи Революции и Первой империи[546]. Завершались 1930-е годы выходом книги генерала Ш. де Голля, в которой автор попытался вписать армию Первой империи в историческую эволюцию вооруженных сил Франции[547]. С начала 50-х гг. изучение структур наполеоновской армии возобновилось[548], после чего на протяжении 60-х и 70-х гг. вышла целая серия работ[549], осветивших не только социальное происхождение воинов Первой империи, их возрастную, образовательную структуры, роль военных в пополнении наполеоновского дворянства, но также затронувших проблему социальной ориентации и социальных связей внутри армии. Теперь армия Наполеона выглядела уже не как безмолвный механизм в руках великого диктатора, но как сложнейший, во многом самовоспроизводящийся и воздействующий на самого Наполеона организм.

Последними в ряду работ французских историков могут быть названы книги А. Пижара[550], впрочем вызвавшие и критические отклики, работы Ж.-П. Берто (проанализировал социальный облик наполеоновского солдата, его чаяния, надежды и мотивы поведения)[551], Ж.-Ж. Брежона (представил общую картину эпохи 1812 года, соединив элементы войны, политики, социальной жизни и культуры)[552], а также монументальный обобщающий 4-томный труд директора Фонда Наполеона Т. Ленца[553] и работы Н. Петито[554].

Не менее интересно идет исследование армии Наполеона в англоязычной историографии. После того как в 1937 г. А. Вагтс поставил проблему милитаризма, выведя за рамки этого явления наполеоновскую систему цезаризма[555], в Британии и США не утихают споры вокруг армии Первой империи. Интересным примером этой дискуссии стал спор о «движущих пружинах» наполеоновской армии, начатый в 1989 г. британским историком Дж. Линном. По его мнению, французская армия в конце XVIII – начале XIX в. прошла трансформацию из армии «добродетели» в армию «чести». При этом функционально армия стала играть ту же роль, которую играла аристократия при Старом порядке. Основным мотивационным фактором этой новой аристократии стала честь, понимаемая автором как соединение чувства воинской доблести с персональной материальной заинтересованностью в социальном продвижении и обогащении. При этом Наполеон, выступая как бог войны, как средоточие и источник этой воинской чести, тем самым легитимизировал свою власть. Американский историк О. Коннели немедленно выступил с критикой позиции Линна. По его мнению, переоценивать роль военной корпорации в управлении жизнью Франции и Империи не стоит. Точно так же не стоит воспринимать наполеоновскую армию как некую модель, которая навязывалась Наполеоном всему европейскому сообществу