Великая армия Наполеона в Бородинском сражении - стр. 66

. Бывший профессор Академии Генерального штаба А. Н. Витмер справедливо заметил, что этот труд стал «выразителем особого направления, овладевшего руководителями нашего военного образования», которое он далее характеризовал как схоластическое, отличавшееся явной предвзятостью. Витмер провидчески указал, что эта историческая схоластика будет стоить в скором времени «потоков напрасно пролитой крови и славы отечества»[385].

В более критическом ключе, но в духе все того же официального псевдопатриотизма была написана работа А. В. Геруа[386]. Явно избегая вопроса о численности Великой армии в день сражения, Геруа вполне оправданно писал о силе русских войск в 103,8 тыс. человек регулярных солдат, 7 тыс. казаков и 10 тыс. ополчения. Несомненным достоинством работы было стремление «привязать» имеющиеся данные о действиях русских и неприятельских войск к реальному ландшафту местности той эпохи, для чего автор использовал знаменитую карту Пресса, Шеврие и Ренье (Pressat, Chevries, Resnault), составленную этими французскими офицерами сразу после сражения. Справедливо указав, что первые русские историки Бородина (прежде всего Толь) были заинтересованы в сокрытии истинного первоначального положения армии, Геруа, тем не менее, не смог серьезно изменить ставшую для отечественных авторов уже стереотипной картину действий неприятельской армии и Наполеона. Приведя различные данные о потерях Великой армии (22, 28 и 30 тыс.), он все же остановился на несуразной цифре в 50 тыс. человек (правда, русские потери он оценил в 58 тыс.). Французы, по его мнению, оставили поле боя, а Кутузов в конечном итоге «перехитрил» Наполеона и навязал ему свою волю. Упомянув о «лжеметодиках», Геруа категорически утверждал, что победа была за русскими[387]. Автор, возможно первым высказал интересное предположение о том, что Кутузов, получив донесения командира 2-го пехотного корпуса К. Ф. Багговута и Барклая-де-Толли об отходе французов и потеряв, таким образом, из виду неприятельскую армию, стал опасаться обхода своего правого фланга. Это как раз и могло заставить его предпринять скорейшее отступление.

Благодаря военному профессору генералу Н. П. Михневичу, автору статьи «Бородино» к знаменитому 7-томному труду «Отечественная война и русское общество»[388], «патриотический» подход к великому сражению еще более утвердился в отечественной науке и общественном сознании. Несмотря на попытку авторов этого юбилейного издания, выходившего под редакцией А. К. Дживелегова, С. П. Мельгунова и В. И. Пичеты, преодолеть «официозно-легендарный период» в историографии 1812 г., который отличался предвзятостью и односторонностью, в отношении Бородина мало что изменилось[389]. Михневич развил тот подход, который был свойствен ярым ревнителям русских воинских традиций. Оценивая потери сторон так же, как Геруа (57–58 тыс. для русских и 50 тыс. для французов), Михневич отнесся к Бородину как к «искупительной жертве за оставление Москвы»[390]. Допуская явные неточности в отношении французской армии и оставляя без ответа целый ряд вопросов (к примеру, каков же был план Наполеона на сражение), автор не попытался вникнуть в характер решений и поступков Наполеона и его военачальников. Ночью, по мнению Михневича, французы очистили поле боя и отступили за р. Колочь. Автор открыто заявлял о том, что результат Бородинского сражения был уже предопределен заранее. Теперь, в русле буржуазно-либеральной историографии начала ХХ в., это выглядело как стремление «снять» субъективизм «дворянской» историографии и водрузить на пьедестал «объективную закономерность»