Ведуньи. Первая. Прозрачный саркофаг - стр. 28
Она не заметила, как тайга оказалась в этом месте, только с первой секунды поняла, что это та самая тайга из ее кошмаров, только без бури. Но буря будет, обязательно будет, ее незримое присутствие уже ощущается в настороженно притихшей тайге, затянутом серыми тучами небе и повисшей в густом, пряном от трав и хвои воздухе духоте. Просто грозовой фронт сюда еще не пришел, но вся природа этого места уже его чувствует и ждет.
Она огляделась, отыскала глазами почерневший острог с приоткрытым створом ворот и решительно направилась в его сторону. Оттуда сочился жуткий, потусторонний ужас, пропитавший черный, наполовину сгнивший частокол стен, но сон все равно приведет ее к этому острогу, как бы ни хотелось обратного. В эти покосившиеся ворота нужно войти, нужно узнать, что скрыто во тьме слепых бойниц надвратных башен, откуда сочится пропитавший всю маленькую крепость ужас, как бы ни было страшно делать каждый следующий шаг.
Ветер поднялся, когда она поравнялась с воротами, и от этого резкого порыва мороз пробежал по коже. Казалось, старый острог почувствовал приближение незваного гостя и таким образом выразил свое недовольство. Но она замерла лишь на секунду, после чего все же шагнула внутрь, в наполненный мраком проем ворот.
Глаза перестали видеть в ту же секунду, той щели, через которую она вошла, просто не хватало для того, чтобы осветить помещение, но тем не менее она чувствовала и то, как давят со всех сторон черные бревенчатые стены, как где-то наверху из последних сил держится давно прогнивший без регулярного ремонта пол, как мрак, заливший этот мешок между внешними и внутренними воротами, проползает в самую глубину ее испуганной души, шепчет, убеждает, требует бежать прочь из проклятого и давно брошенного людьми места, не рискуя даже оглядываться, пока не случилось беды, пока то, что свило свое гнездо в подземном лабиринте, не обратило своего внимания на столь наглое вторжение и не пришло в ярость, не расшевелилось, не набросилось на одинокую гостью, посмевшую нарушить мертвящий покой этого угрюмого места. Но она только стиснула зубы и, выставив вперед левую руку, сделала несколько шагов, затем еще несколько, коротких и осторожны, почти не отрывая ног от пола и ежесекундно ожидая того, что споткнется о невидимую во мраке преграду и даже не будет знать, за что ухватиться и куда придется упасть. Еще несколько шагов, и еще, и еще…
Страх усилился, сердце сжалось до ноющей боли, душа давно трепыхалась где-то внизу живота, не желая занимать положенное ей место в груди, ноги мелко тряслись, и с каждым шагом холодный пот прошибал так, что одежда давно стала влажной без всякого дождя. А мгла все шептала в уши голосами плененных острогом теней короткое слово «беги».
«Беги, дуреха, посмевшая зайти так далеко! Беги, пока не случилось непоправимое, пока то, что поселилось внизу, в лабиринте отрытых невесть когда и вряд ли людьми земляных ходов, еще спит и не спешит карать, пока не нарушен хрупкий мертвящий покой этого места, пока…»
Рука коснулась бревенчатой створки, и тени отступили, отчаявшись отговорить сумасшедшую от этой изощренной формы самоубийства без шанса на какую-либо загробную жизнь. Раз она сама того хочет, раз сама дошла до незримой границы и все еще готова сделать следующий шаг, сама будит от вечного сна древнее зло, несмотря на одуряющий ужас в своем сердце, то пусть. Ее душе будет так же холодно и тоскливо в этом мраке, как и им, только и всего.