Ведьмы танцуют в огне. Том I и II - стр. 51
Наконец она удостоверилась, что никого нет поблизости, и пошла вперёд, поманив Хэлену за собой крючковатым пальцем.
Старуха подошла к высокому идолу, изображающему человека с мечом, возложила на него руки и закрыла глаза. Постояв так в молчании, она двинулась к следующему. Так она обошла их всех по часовой стрелке, останавливаясь у каждого и вслушиваясь во что-то.
Хэлена ожидала. Тишину нарушал только шум листвы да щебет птиц, которые по весеннему времени не умолкали даже ночью.
Наконец Мать отошла от последнего изваяния и приблизилась к алтарю.
– Этот Готфрид… он очень добр к ней, – проговорила она. – Эрика ему нравится и он не причинит ей зла.
Хэлена ждала, но Мать больше ничего не сказала.
– А почему бы просто не оставить её с ним, раз он не причинит ей вреда? – спросила она.
Старуха покачала головой и ответила:
– Опасность грозит им обоим, но сейчас мы ничего не можем сделать. Спасать её рискованно, если только она сама не вернётся или Готфрид её не отпустит. Поэтому нужно выждать, – она посмотрела в темнеющее небо. – Ночью будет буря.
Хэлена бросила взгляд в сторону города и предложила:
– Может быть, переночуем в хижине? Тут недалеко…
– Круг Предков защитит нас, – сказала Мать спокойно. – Я знаю, как нам вернуть её. И появление Альбрехта оказалось как нельзя кстати…
* * *
За окном быстро сгущались тучи, словно невидимый пастух гнал их призрачными кнутами. Ветер завывал и отчаянно бился в окна, колотил ставнями, грозясь разнести в щепки всё, что попадётся ему на пути. Ещё немного – и лезвия дождя разрежут серый, спёртый воздух затишья перед бурей. Нужно закрыть ставни, иначе окна разобьются, и тогда стихия примется гулять по дому. Готфрид вышел на улицу, оставив шляпу дома. Холодные порывы били в глаза, и волосы трепались на ветру, неприятно щекоча лицо. Он спешил, захлопывал ставни, защёлкивал крючки: одна створка, другая, крючок, следующее окно. Вой в ушах становился всё сильнее и вдруг сквозь него – не показалось ли? – послышался безумный квакающий смех.
Убирая волосы с лица, Готфрид прислушался. Смех отчётливо доносился откуда-то сверху. Он поднял голову – там, на крыше, тёмная фигура в развевающемся платье, золотые волосы полощутся на ветру, как истлевший, рваный флаг. И отвратительный, квакающий смех, как квакает толстая и скользкая жаба.
Это была Эрика.
Даже не закрыв последние ставни, Готфрид бросился в дом. По скрипящей лестнице наверх, через открытый люк на чердак, и на крышу через слуховое окно. Эрика стояла спиной к нему на скользкой черепице, держась за флюгер и смеялась, квакая… или квакала, смеясь? И вращала тучи в небе, водя над головой руками. А они сходились тёмной, всклокоченной воронкой, и ветер всё яростнее рвал их мягкие брюха, всё отчаяннее выл в трубах.
Вдалеке, словно жаркие солнца или огни маяка, горели кресты на шпилях императорского собора. Ночью, в бурю, их не должно быть видно!
– Эрика! – закричал Готфрид, пытаясь подойти к ней поближе, но черепица так и норовила выскользнуть из-под ног.
И Эрика, услышав его голос, опустила руку, повернула к нему голову, и её жабий рот расплылся в чудовищной улыбке. Жаба, жаба в облике человека! Золотые волосы Эрики, которые так приятно пахли, сейчас трепещут перед большими глазами болотного цвета, скользкой холодной кожей, отвратительным лягушачьим ртом.