Вечный Град (сборник) - стр. 58
Потом мы играем в мяч (то в тригон, то в гарпаст), чтобы размяться, посвящаем время бане, в девятом часу садимся обедать. Не волнуйся, вина мы пьем в меру, несмешанным не злоупотребляем. Хотя не буду лгать, будто совсем его не пробовал. Порой развлекаемся игрой в камешки. Не без гордости сообщаю, что я в этой игре преуспел и мои полководцы не раз справляли триумф.
Не забывай и ты меня! Пиши, не думай, что мне неинтересны новости родного города и нашего дома. Я был весьма тронут рассказом о твоих подопечных. Но все же будь разумной, не пытайся объять необъятное и охватить своей жалостью всех, кто встречается на твоем пути.
В деньгах я остро не нуждаюсь, но если ты можешь прислать хотя бы тысяч пять, не откажусь. Так что ожидай к себе Матура.
Гельвидиан, которому, как моему названому брату, ты также в какой-то мере приходишься матерью, шлет тебе привет. Будь здорова!»
Такое письмо написал матери Веттий, заметно подражая слогу Плиния Младшего. Конечно, в его изображении времяпрепровождение их с Гельвидианом вышло чересчур серьезным и благочестивым. На самом деле несмешанное вино употреблялось почти каждый день, Платону нередко приходилось томиться в одиночестве, а вместо речи матери-Ветурии к изменнику родины Кориолану Веттий уже подумывал написать обращение Ромула к похищаемой им красавице Герсилии, благо сабинские края навевали мечты о похищении сабинянок. Пожалуй, в этом случае красноречие бы ему не изменило. Ну и, разумеется, он не стал волновать мать описанием охоты на кабана, в которой участвовали они с Гельвидианом и приятели, гостившие у них несколько дней.
Это были «прокулианцы» – однокашники Гельвидиана по юридической школе. Некоторых из них Веттий запомнил еще с прощального пира Геллия и с последующих философских пиров, на которых ему доводилось бывать. Все они были очень в духе Геллия, блистали изощренной ученостью, подтрунивали над вечными своими соперниками-«сабинианцами», принадлежавшими к другой юридической школе. Спор между этими школами продолжался уже полтора века, со времени их основателей, Антистия Лабеона и Атея Капитона. Суть спора давно забылась, но последователи их, почему-то называемые «прокулианцами» и «сабинианцами» (Веттий так и не понял, почему), продолжали упорно соперничать. Друзья Гельвидиана очень смеялись тому, что «прокулианцы» обосновались в сабинской земле, и толковали это как свою победу.
Один из них, Азиний Басс, привез с собой своего возлюбленного Каллидрома, очень красивого чернокудрого и белокожего мальчика-грека, чем-то напоминавшего знаменитого Антиноя. Об их связи знали все, но на людях они держались как обычные друзья, только что называли друг друга «братцами» – это было словечко, обозначавшее любовников. Веттий, который познания об этом роде любви почерпнул в основном из вольных стишков Катулла и Марциала, украдкой присматривался к обоим, особенно к красавцу-греку, и постоянно ловил себя на мысли, что в мальчике уже заметны черты той искусственной, взлелеянной женственности, в которой есть что-то отталкивающее по сравнению с естественной женственностью, столь пленявшей его в Марцелле.
Не пропускающие ни одного интеллектуального события «прокулианцы» привезли новую нашумевшую книгу некоего Апулея из Мадавры под названием «Метаморфозы». О ней было много споров в Городе: от резкого неприятия до бурного восторга. Как водится, старики возмущались, молодежь восхищалась. На номентанской вилле были устроены рецитации, и молодые люди, расположившись под сенью портика над зеленым прудом, по очереди читали, в музыкальном сопровождении неистовствующих от жары цикад, то и дело дружно заливаясь смехом. Фабула была не нова: историйку превращения некоего Луция в осла уже рассказал Лукиан из Самосаты, но сочинение Апулея представляло собой нечто особенное. Стиль слегка напоминал латинский слепок речи Максима из Тира, но было в нем что-то чарующее, захватывающее, выдающее руку мастера. Веттий решительно присоединился к партии поклонников карфагенского автора.