Вечное небо казахов - стр. 63

В посвященном проблеме инициации письме к автору от 28 ноября 2003 года С. Кондыбай впервые излагает реконструированную им древнетюркскую систему инициационной терминологии также в связи с символизмом схождения шумерской богини Инанны в подземный мир, в ходе которого у семи ворот она оставляет семь своих одежд, представляющих семь ее сущностей («Ме»). Он указывает сходство этого мифологического мотива с казахским обрядом «ит көйлек», проводимом в связи с достижением новорожденным ребенком сорокадневного возраста, и обрядом «кебін кигізу», проводимом во время сорокадневных поминок по умершему. Он отождествляет «ит көйлек» с «кеп». Поскольку собака в данном случае представляет потустороннее олицетворение души, снятие и надевание «собачьей рубахи» символизируют переход из потустороннего мира в человеческий и обратно. «Похоже, оборотничество в сказках и мифах представляет собой такое надевание или снятие, изменение одежд. Мотив одежды необходимо рассмотреть на самом высоком онтологическом уровне».

Необходимо уточнить следующую деталь. В мифе Бапы-хан называется царем подземного мира. Но было бы ошибкой считать, что речь идет о нижнем из трех миров. Как это ни парадоксально, вслед за дочерью Бапы-хана джигит попадает в средний мир, мир тонких форм, точнее – в его центр. К такому толкованию нас склоняет не только символизм змея как «Мировой души», мира «душевного», тонких форм. Дело в том, что пещера в горе (так в казахском оригинале), через которую джигит попадает в подземный мир, и сам этот подземный мир представляют собой распространенный во многих традициях символ места инициации. Инициатическая пещера является образом мира, который имеет собственное небо и освещен изнутри, недаром в мифе подчеркивается, что подземный мир оказался точно таким же, как и наш, наземный, – там есть горы и леса, солнце и луна, степь, леса, поселения. В то же время скрытая внутри горы пещера представляет собой символ скрытого центра мира, символ сердца мира.

Изначально гора, ее вершина, представляется символом духовного центра мира. Так было в первоначальном периоде космического цикла, когда духовное знание было открыто для всего человечества (подобно тому, как гора открыта внешним взорам). Но по мере деградации мира, с разделением мира на экзотерическое и эзотерическое, «та же самая истина стала доступной лишь для более или менее ограниченной «элиты» (что совпадает с началом инициации, понимаемой в самом строгом смысле) и скрыта от большинства людей, пещера сделалась символом, более подходящим для духовного центра и, следовательно, для инициатических святилищ. Вследствие такого изменения центр, можно сказать, не покинул гору, но лишь ушел с ее вершины в глубину; с другой стороны, это же изменение есть своего рода «инверсия», в силу которой «небесный мир» стал, в некотором роде, «подземным миром» [119]. Как отмечает академик А. Маргулан, тюркам издревле был свойственен культ пещер, в пещерах они поклонялись образам предков. В фольклоре разных тюркских народов присутствует мотив рождения в пещере или в могиле героя, великана и пр.[120] Это рождение, по существу, символизирует инициацию, но об этом позже.

Таким образом, подземный мир Бапы-хана – это образ скрытого от внешнего мира духовного центра, каким предстает всякое место инициации. Двойной символизм пещеры как образа мира и как его сердца может показаться противоречивым. Объяснить это видимое противоречие поможет символизм Мирового Яйца. «В самом деле, «Мировое Яйцо» центрально по отношению к космосу и в то же время заключает в зародыше все, что последний будет заключать в полностью проявленном состоянии; все, стало быть, обретается в «Мировом Яйце», но в состоянии «потаенности», которое также олицетворяется самим положением пещеры, ее характером как места сокровенного и закрытого»