В тени трона - стр. 9
Яков соглашался, но просил немного повременить – что-то его тут удерживало, в Гатчине, а что – Михаил не допытывался, считал бестактностью влезать в чужую душу. Повременим год-другой – и поедем.
Но все вышло по-другому: годы спустя вихрь Октябрьского переворота смел и псаря Якова, и его собак. А лошадям повезло. Пролетарская революция их пощадила: они сохранились.
Без лошадей жизнь показалась бы Михаилу обедненной, лишенной живой, нерукотворной, красоты мира, хотя любовь к ним возникла еще в детстве – на Аничковом мосту, у четырех бронзовых коней Клодта. Может быть.
Брянское селение Локоть не только обитавшими в соседних лесах волками да медведями было известно, но и своими лошадками: еще в 1895 году, а по другим сведениям – пятьюдесятью годами раньше, там был царским указом учрежден конный завод, назначенный разводить племенных рысаков орловской породы. Завод основали в соседнем с Локтем селе Брасово, и работа закипела. Разведение лошадей для государевых нужд и отборных кавалерийских полков, как сказали бы нынче, поставили на поток: жеребцы работали на износ, кобылы исправно жеребились.
Но и Георгий, и Михаил видели в лошадях не коммерческую выгоду, а лишь их красоту и преданность. Чистокровные животные повышали статус владельца в глазах высшего света, и многие царедворцы держали их для престижа – как, впрочем, и породистых собак на псарнях. Екатерининский граф Орлов, за баснословные деньги купивший у турецкого султана чистокровного арабского жеребца Сметанку, положил начало этой ярмарке тщеславия.
Георгий и Михаил никогда не хвастались своими лошадьми – гордились, но не хвастались. Чьи лошади лучше, если сравнивать, его или царские – парадные, экстерьерные, с незапятнанной родословной? Да конечно же те лучше, которых крепче любят. А Ники к лошадям относился не то чтобы с прохладцей, просто душой к ним не прикипал: лошадь она и есть лошадь, на то у нее четыре ноги, чтоб бежала резво… Своевольный Михаил сравнением не мучился: во всем есть хорошее, есть плохое, важно, что перевешивает. А живые существа сравнивать вообще пустое дело – достоинства и недостатки не взвесишь на весах.
Звездой локтовской конюшни был, бесспорно, ахалтекинец Реваз – высокий в холке гнедой жеребец, широкогрудый и поджарый, с точеной головой на крепкой, чуть изогнутой шее. Он и конюха подпускал, кося глазом, с оглядкой, – признавал с охотою только хозяина, Георгия, который, надо сказать, в этом красавце души не чаял. Такие они, ахалтекинцы: один среди всех – свой, остальные – чужие. Удивительно, но нового хозяина Реваз принял сразу. Увидев Михаила, жеребец изогнул шею, потянулся к нему замшевыми губами, догадался: получит лакомство – ломоть свежего хлеба, густо посыпанный крупной солью.
Главной особенностью Реваза был его необыкновенный окрас: под лучами солнца золотистый подшерсток коня вспыхивал и светился, и грациозный, как балетный танцовщик, жеребец казался отлитым из чистого золота. Те, кому посчастливилось его увидеть в ясный солнечный день, лишь разевали рты да руками разводили: объяснение чудесному явлению могли дать лишь редкие знатоки ахалтекинской породы. А порода была заслуженная и древняя: пять тысяч лет назад появилась она при шатрах пустынного племени теке, к востоку от Каспия, но не доходя земли персов, и уже от нее, от ее «золотого» семени, пошли все нынешние лошадки, как мы с вами от райских Адама и Евы.