В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - стр. 57
При таком положении дел мне вскоре стало ясно, что абсолютно бесполезно говорить им, что перед войной я провел не один отпуск на бельгийском побережье и поэтому знаю, что с 1918 года эта местность Фландрии претерпела значительные изменения. Я выразил сомнения относительно эффективности авиации в ночное время или в плохую погоду, но это тоже не произвело впечатления. Вспоминать об этом разговоре до сих пор мучительно, но для последующего анализа событий из него особенно примечательны два момента: Йодль ни разу не сослался на общепризнанное во многих кругах мнение, что фельдмаршал фон Рундштедт согласен с приказами Гитлера, хотя он должен был понять, что ввиду огромного уважения, которым пользовался Рундштедт среди всех штабных офицеров в то время, не могло быть лучшего аргумента для преодоления оппозиции со стороны своих подчиненных; равным образом он даже не намекнул на политические мотивы, которыми, возможно, руководствовался Гитлер в своем желании дать британским экспедиционным силам уйти. Что касается взглядов Рундштедта, то в дневнике Гальдера об этом ничего нет; наоборот, 26 мая он записывает: «Рундштедт тоже явно больше не упорствует и двинулся вперед к Готу и Клейсту, чтобы все прояснить для дальнейшего продвижения подвижных соединений. Из этого следует, что, хотя в некоторых аспектах оценки фельдмаршала фон Рундштедта и его штаба, а также приказы, которые они отдавали, – не говоря уж об ОКХ, – иногда и совпадали с взглядами и приказами Гитлера, цели у них были абсолютно различные. Все указывает на то, что Рундштедт просто временно придерживал танковые дивизии, чтобы дать им соединиться и перегруппироваться. ОКХ, разумеется, не возражало, но Гитлер ухватился за это в качестве оправдания, чтобы прервать боевые действия в решающий момент. На самом деле фельдмаршал фон Рундштедт заявил после войны, что танковые войска придержали «единственно и исключительно по недвусмысленному приказу Гитлера, который испугался, что им не хватит сил для второго этапа кампании; что его [Рундштедта] штаб возражал, подчеркивая, что гораздо важнее успешно завершить первый этап кампании; наконец, что, когда он позднее прибыл в ставку, Гитлер заявил, что надеялся прийти к быстрому соглашению с Англией, если даст британскому экспедиционному корпусу уйти»[95].
Бронетанковым войскам разрешили в конце концов двинуться снова в начале второй половины дня 26 мая, но, как известно, помешать эвакуации основного контингента британских и французских сил было уже поздно. Действия люфтваффе лишь в какой-то степени затруднили эту операцию.
Для полноты представления об обстановке в тот период приведу пару впечатлений о последующих этапах кампании на западе; они характерны для атмосферы и методов работы в ставке.
В отношении Гитлера к своему итальянскому союзнику не было логики, но, видимо, исключительно по причинам военного характера вскоре после взятия 20 мая устья Соммы он отказался от чрезвычайного плана по использованию нескольких итальянских дивизий севернее Альп. Более того, когда от Муссолини пришла нота, датированная 30 мая, в которой объявлялось, что Италия предполагает вступить в войну 5 июня, к ярости итальянского диктатора Гитлер ответил, что лучше несколько дней подождать, – такое отношение едва ли было совместимо с политическими целями оси. Объяснили это тем, что вступление Италии может неблагоприятно сказаться на втором этапе германских операций в Центральной Франции, которые планировались на то же время. В любом случае выглядело это не слишком убедительно, и относиться к этому на самом деле следовало с большим подозрением, так как примерно в эти дни Гальдер записывает в своем дневнике, что главнокомандующего сухопутными войсками проинформировали, что Италия вступит в войну