В стальных грозах - стр. 16
В конечном счете французское население определили в казармы у выезда на Монши. Дети играли у порога ветхих домов, сгорбленные старики неприкаянно бродили посреди теперешней сутолоки, по́ходя лишившей их крова, под которым они прожили всю жизнь. Молодым людям надлежало каждое утро являться в комендатуру, где обер-лейтенант Оберлендер распределял их на общественные работы. Мы сталкивались с местными, только когда отдавали им в стирку белье или покупали у них масло и яйца.
Необычной приметой этого солдатского городка стало вот что: к нашим военным прибились двое маленьких осиротевших французов. Оба мальчика – один лет восьми, другой лет двенадцати – носили нашу форму и бегло говорили по-немецки. Своих земляков они называли подслушанным у солдат словом «оборванцы». Больше всего им хотелось когда-нибудь отправиться на позиции со «своей» ротой. Они безупречно овладели строевой подготовкой, на поверках стояли на левом фланге, лихо приветствовали старших по званию и просили об увольнительной, чтобы вместе с помощником по кухне съездить в Камбре на закупку продовольствия. Когда второй батальон на несколько недель отправили в тренировочный лагерь в Кеан, одному из мальчиков, по имени Луи, надлежало по приказу полковника фон Оппена остаться в Души; на марше никто его не видел, но по прибытии в пункт назначения он вдруг выпрыгнул из багажного фургона, где прятался. Старшего мальчика потом послали в Германию, в унтер-офицерскую школу.
В часе езды от Души находилась Монши-о-Буа, деревня, где квартировали две резервные роты полка. Осенью 1914 года за эту деревню шли ожесточенные бои; в итоге немцам удалось ее удержать, а схватки вокруг развалин некогда богатого селения постепенно утихли.
Дома были сожжены и разрушены артобстрелом, одичавшие сады перепаханы снарядами, деревья поломаны. Окопы, колючая проволока, баррикады и бетонированные опорные пункты превратили каменный хаос в оборонительные укрепления. Улицы легко простреливались из пулеметов такого вот бетонного бункера на центральной площади, «Крепости Торгау». Другой опорный бункер – «Крепость Альтенбург», сооружение справа от деревни, – служил пристанищем одному из взводов резервной роты. Важной для обороны была и шахта, где в мирное время добывали меловой камень для строительства домов; шахту эту мы обнаружили по чистой случайности. Ротный повар уронил в колодец ведро, спустился за ним и обнаружил обширное подземное помещение, похожее на пещеру. Место внимательно осмотрели, а потом пробили туда еще один вход, после чего шахта стала большим надежным убежищем при обстрелах и бомбардировках.
На одиноком холме по дороге на Рансар находились развалины какого-то трактира, откуда открывалась панорама фронта, и мы назвали эти руины «Бельвю». Несмотря на опасность, они были моим любимым местом. Всюду, насколько хватает глаз, простиралась мертвая земля, вымершие деревни связаны дорогами, по которым теперь не ездили телеги и не ходили люди. Далеко у горизонта тонули в дымке контуры Арраса, покинутого жителями города, а дальше справа белели меловые воронки от мощных минных разрывов близ Сент-Элуа. Опустели и заросшие бурьяном поля, по которым гуляли тени облаков и бежала густая сеть окопов, чьи желто-белые ячеи вплетались в ближние дороги, словно в длинные тяговые тросы. Лишь изредка то тут, то там устремлялся в вышину дымный шлейф снарядного разрыва и медленно рассеивался на ветру или повисал над пустошью шар шрапнели, большой, белый, мало-помалу таявший в воздухе. Облик пейзажа был мрачным и одновременно сказочным, война отняла у него природную прелесть, запечатлев свои железные черты, пугающие одинокого наблюдателя.