В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - стр. 32
Мы открыли в упор по атакующим огонь фугасными снарядами. Грохот боя заглушал крики советских солдат; лихорадочное перезаряжание орудий скрывало ужас, который охватил наши ряды. Рядом тяжелый пулемет прогонял через подающий лоток одну за другой ленты блестящих патронов, бесконечным потоком выбрасывая гильзы из горячего приемника. В 50 метрах перед нашими окопами на каменистой почве стали рваться мины, – это стоявшие позади нас минометные расчеты попытались ослабить навалившиеся на нас волны атакующих. Наступление замедлилось перед нашими окопами. Открытое пространство перед нами было усеяно черными силуэтами убитых и умирающих. Сквозь звон в ушах от близкой стрельбы из сотен стволов можно было различить только крики раненых. Предрассветный воздух оставался тяжелым и почти удушающим от горького порохового дыма, и сквозь дым и пыль с трудом можно было разглядеть очертания раненых вражеских солдат, бившихся в агонии перед нашими позициями.
Спустя несколько минут мы подверглись еще одной атаке, и поднявшееся над горизонтом солнце обнажило весь ужас картины поля боя. Движимые ненавистью и жаждой крови, подогретые щедрой дозой водки, русские, шатаясь, шли впереди угрожающе размахивавших пистолетами комиссаров, их громкие крики «Ура!» опять пропали в оглушительном грохоте взрывающихся снарядов. Сквозь этот рев я услышал крик пулеметчика: «Я просто не могу все время убивать!» Он неотрывно нажимал на спуск, посылая потоки пуль из дымящегося ствола «MG» в массы атакующих. Наши снаряды от ПТО порождали бреши в рядах. Эта атака остановилась в каких-нибудь 50 метрах от ствола нашего орудия.
Мы располагались на стратегически важной высоте, находившейся поблизости от Мекензи, и Красная армия вполне осознавала, что, если допустит наш прорыв к Северной бухте, их жизненно важные коммуникации будут перерезаны. Поэтому, подстегиваемые угрозами, насилием и патриотическими призывами комиссаров, многократными атакующими волнами русские бросались на нас.
К полудню мы насилу сохраняли сознание, двигаясь в плотном пороховом дыму. В ушах стоял звон, мы были физически измотаны напряжением и ужасом боя, с трудом передвигали ноги, пытаясь расчистить свою огневую позицию. Пулеметчики уже не могли распрямить пальцы правых рук; минометные расчеты с трудом поднимали руки от истощения. Стволы пулеметов, которые быстро менялись в короткие паузы между атаками, лежали на земле. Пустые ящики из-под патронов были разбросаны повсюду под ногами.
На наши позиции упала тяжелая тишина. Пулеметчик и заряжающий в изнеможении свалились на свой пулемет, тупо глядя в пустоту. Расчет ПТО бросился на землю, все еще не в состоянии до конца осознать ужас атаки. Позади наших позиций еле-еле слышалось звяканье саперных лопат, а звон в ушах постепенно слабел.
Мне припомнилось из истории, как в Средние века защитники какой-то крепости складывали убитых рядами, чтобы те послужили прикрытием в крайнем случае. Сейчас на ум пришло сравнение. Перед нашими позициями густо лежали убитые и раненые русские. Прикрывавший их во время атаки плотный подлесок был порублен и разорван на кусочки тысячами пуль и осколков снарядов.
С уходящим солнцем мы приветствовали приход темноты-защитницы. Всю ночь нам не давали покоя стоны раненых русских, лежавших на ничейной земле. Мы укрепили позиции и надрывались, перетаскивая ящики со снарядами. Со стороны советских войск не предпринималось никаких попыток убрать своих раненых ни скрытно, ни под защитой белого флага. Спать было невозможно. Перед сектором нашего батальона при риске навлечь огонь какого-нибудь снайпера был проведен поспешный подсчет убитых врагов. Еще долго после этого я слышал во сне слова пулеметчика: «Я уже просто не могу убивать!»