Вӧрса - стр. 11

Душераздирающий визг мгновенно отвлёк зверя от мясной игрушки. Это Настя визжала на такой высокой ноте, что всё оглохло вокруг. Ош опешил, но тут же двинул к девушке, забыв про Егора. А Егор собрал последние силы, приподнялся на правой руке, левая висела плетью, перевернул разбитое тело и обомлел от увиденного. Зверь обнюхивал окаменевшую от страха девушку. Всю, от голых коленей до раскрытого рта. Живот, грудь, подмышки, шею под волосами… втягивал ноздрями девичий запах, словно млел.

Настя выронила вилы, стояла ни жива ни мертва. Егор подполз, потянул на себя вилы за черенок.

Бабах! Подпиленный свинцовый жакан вошёл медведю в правый бок.

Эхо выстрела потонуло в рёве зверя, раскатилось над рекой. Иван Степ переломил ружьё, ладил второй патрон наощупь, глядя в глаза оборотню и приговаривая:

– Тэ сьöд, а ме еджыд. Ме тэныд шуи, Дарук Паш, эн лок татчӧ! [6]

Ош ринулся на охотника, занёс лапу.

Бабах! Пуля из трёхлинейки впилась зверю слева под лопатку.

Митяй передёрнул затвор, дослал вторую пулю в патронник.

Бабах! Засадил её прямо в глаз повернувшейся к нему, оскаленной медвежьей морды.

Бабах! Иван Степ почти в упор пальнул оборотню в шею за ухом.

Ош с разворота вдарил охотнику когтистой лапой справа, ломая кости, согнув верную одностволку. Тело старика отлетело в снег. Издыхая, на последних силах прыгнул ош назад на Митяя. В один миг над собой увидел Егор пролетающую тушу и вонзил вилы в мохнатый живот. Ош упал, ломая вилы, придавив Егора собою, однако когтями сумел-таки цапануть Митяя по лицу. А от крыльца уже бежали с топорами и лопатами – добивать.

***

На больничке хорошо, тепло и еды мало-мало перепадает. Из тяжёлой работы разве что воды натаскать. Остальное – пол помыть да печи истопить – и баба справится. Андрейку сюда на дожитие поместили, а он, гляди, в тепле на поправку пошёл.

– Эй, Егорша, ну попей хоть супца… Не хочешь? Ну я выпью, а то простынет.

Егор давно очнулся, потихоньку приходил в себя, но есть отказывался. Не мог пережить, что Настя таки уехала с уполномоченным. А что было делать. Боровко сказал, либо все едете, либо остаётесь все втроём. Плакала, плакала день напролёт над Егором, а он всё в себя не приходил. Бабы сказали: не жди, помрёт, никто ещё после таких ран не выживал. А Егор взял, да и очухался на третий день.

Но личная потеря стиралась на фоне общей беды. Никому нет дела до Егоровых страданий. Было кое-что посерьёзнее. Оборотень пропал… С ночи поплясали над трупом и спать пошли, чтобы поутру разделать, шубу снять. Караулить тушу никто не остался – забоялись. А с утра никакого медведя у барака не нашли. Был след в сторону леса, словно полз кто змеиным манером. Никто по следу не пошёл. Некому. Иван Степ рядом с Егором – на больничной койке – ни в себя не придёт, ни умереть – не умирает. Завис между небом и землёй.

А Митяя кто отпустит? Его Боровко временно старшим над охраной назначил и укатил, сказал, вскорости пришлёт сюда отряд НКВД и нового коменданта. Старый-то, Вежев, всё там же – в лазарете, в отдельной комнате, в горячке, антонов огонь его жёг. Такие дела.

Дверь тихонько приоткрылась, робко вошёл Митяй, потоптался у двери. Андрейка быстро поднялся и юркнул вон, унося с собой не съеденный Егором супчик.

– Здорово, Егорша.

– Здорово, Митяй.