Вӧрса - стр. 10

Ввалились в медпункт всем скопом, занесли Вежева, водрузили на стол, принялись раздевать, штанину разрезали. Илья с Егором так и стояли с вилами у дверей, как королевские гвардейцы, только худые и одеты победней. Пришла старушонка сухонькая, бывшая питерская эсэрка Искра. Ещё при царе фельдшерские курсы кончала. Всю жизнь в лесу просидела. Сперва как бомбистка, потом как троцкистка. А была Анна Павловна Смирнова хороша в своё время, чуть замуж не вышла за одного штабс-капитана. Помолвочное колечко до сих пор у сердца хранила. Ну да что теперь-то…

– Придётся ампутировать, – сказала как отрезала. – Мойте руки, товарищ уполномоченный, будете ассистировать. Остальных не смею задерживать.

«Завтра же утром уеду, – решил Боровко, – гори оно всё синим пламенем!»

«Остальные» вышли во двор. Охранники с Митяем повернули к казарме, Егор с Ильёй побрели к бараку. Suum cuique [4], как говорится. Только замер вдруг Егорка, взглянув на звёздное небо со всполохами от крыл Каленик-птицы [5] над еловыми вершинами, и так ему жить и любить захотелось, аж до светлых слёз.

– Ну, чего встал колом? – С Ильи на сегодня хватило, едва ноги волок.

– Пойду Настёну попроведаю. – Словно крылья кто приделал, враз усталость сошла.

Илья только рукой махнул и побрёл дальше. А Егор потихоньку вошёл в семейный барак, прокрался к знакомой занавеске, заглянул. Дети валетом, сопят, а она вмиг глаза открыла, как почуяла.

– Егорушка! – Сладким шёпотом. – Живой! Я извелась вся.

– Любимая!

– Ну кто тама! – Басом гаркнула баба за две шторки от Насти. – Голубки! Идите голубиться на мороз, здесь дети спят.

– Выдь, я там подожду, – шепнул Егор и выскользнул наружу.

Прислонился к стенке, сердце забилось, сейчас выскочит. Вот и милая, валенки на босу ногу, потёртая шубейка на старенькую сорочку. Егор рванул ватник, прижал к себе Настёну, не оторвать.

– Тихо, задушишь!

– Пойдём ко мне. У нас не прогонят.

– Боязно.

– Не бойся, завтра объявим, что пожениться решили, может, не отправят тебя тогда с уполномоченным. – И прижал ещё крепче.

Вдруг холодом сзади в шею, как тогда, на кладбище. Повернул голову направо и забыл про радость жизни. Огромная чёрная туша с горящими зелёными глазами стояла горой у стены, словно подслушивая жаркий любовный шёпот. То ли человек, то ли зверь на задних лапах. Луна светила ему в левое медвежье ухо, золотила мохнатую шерсть, на макушке белым пятном отсвечивала. Ош ловил влажными ноздрями воздух, наконец, учуял человечье тепло и пошёл на Егора вразвалку, вытягивая морду, чтобы не сбиться с запаха.

– Не поворачивайся, Настя. Не кричи. Сзади медведь. – Одними губами, почти без звука прошептал и стал потихоньку Настасью за себя задвигать. Вот бы вилы-то сейчас! Беда, оставил их у входа в барак. Кабы до них-то?!

Косматая махина, высотой метра три, медленно приближалась, фыркала, принюхивалась, словно прикидывая, с какого конца взяться за человечину. Егор отчётливо видел в свете луны огромные жёлтые клыки нижней челюсти и свисающие из углов приоткрытой пасти замёрзшие нити слюны, что покачивались в такт шагам зверя.

– Эй! Пошёл вон! Что ходишь здесь! – Заорал Егор и толкнул Настю за угол. – Настя, вилы кинь! У порога стоят!

От неожиданности ош остановился, шкура его передёрнулась и вздыбилась на загривке. Зверь присел, зарычал и, сделав два мощных прыжка, мгновенно оказался рядом. Вдарил тяжёлой лапой, снося вместе с ватником мясо с левого плеча Егора. Он упал на живот. Ош поддел зубами ватник на спине, прокусил лопатку и подбросил человечишку вверх. Шмяк об землю!