В Питер вернутся не все - стр. 21
– А почему вы меня не спрашиваете о том, где я находилась в момент убийства?
– Потому что вас об этом уже спросил милиционер.
– А вам лично – не интересно?
– Нет, отчего же, любопытно...
– Так вот: я спала в своем купе. К сожалению, – самоироничная улыбка тронула уста Царевой, – совсем одна. Я приняла полтаблетки снотворного – увы, с некоторых пор мне плохо спится в поездах – и как провалилась. Ничего не видела, ничего не слышала. Поэтому из меня никудышный свидетель.
– Я вот все думаю, почему убийство произошло именно в поезде? – решил Полуянов играть совсем уж открытыми картами. – Почему преступник не мог подождать до Москвы? Отчего он так спешил?
Следующая реплика актрисы прозвучала для журналиста совсем уж громом среди ясного неба.
– Может быть, – лукавая улыбка тронула губы женщины, – убийство произошло именно здесь потому, что преступник и жертва встретились друг с другом только в вагоне?
– Что вы имеете в виду? – пробормотал Полуянов.
– А вы не слишком наблюдательны, молодой человек. При том, что находились совсем рядом.
– Не понял...
– Мы же вместе садились в поезд на Московском вокзале.
– Да, и что?
– Вспоминайте, вспоминайте!
Журналист наморщил лоб. Они входят в вагон... Проводница проверяет билеты... Она, похоже, узнает в лицо артистов: великана Кряжина, красотку Волочковскую, величественную Цареву... Улыбается им и даже, кажется, расцеловывается с народной артисткой... А Прокопенко, похоже, задет тем, что его не узнали. Да, воистину, у режиссеров имеется еще одна профессиональная деформация: они относятся к актерам с высокомерной обидой. Как же! Режиссеры-то считают себя самыми главными в кино (и, похоже, правы) – однако вся слава достается пустоголовым артистам. И вот Прокопенко на перроне начинает метать бисер перед проводницей: мол, едут с вами не простые пассажиры, а киношники, я режиссер такой-то... Но железнодорожница, кажется, особо не реагирует на его рулады...
– Ну, – наморщил лоб журналист, – я помню: вы, Эльмира Мироновна, когда входили в вагон, тепло поздоровались с проводницей. И даже, по-моему, чмокнули ее... Вы что, на нашу стюардессу намекаете? Но Вадим Дмитриевич... Я помню: он даже рассказывал проводнице, кто он такой... Явно с нею незнаком...
– Вы уверены?
«Уверен ли я? Да нет, я же не следил за ней неотрывно... Или, может, тетенька просто очень хорошо владеет собой?»
– Нет, ни в чем не уверен. Но он-то ее ведь не узнал, это точно.
– Молодой человек! У мужчин известно какая память. О присутствующих не говорю... А вот она его, думаю, прекрасно помнит. Только виду не подала. Тем более раз он сам ее не признал.
– Откуда вы знаете?!
– Мы, актеры, прежде столько времени проводили в «Красной стреле», столько ночей! Играешь в спектакле в Москве – а еще у тебя съемки в Ленинграде. Или наоборот, театр поехал на гастроль на берега Невы, а у тебя озвучка на «Мосфильме». Мы мотались между двумя столицами постоянно! Как в анекдоте: одна нога здесь, другая – там... Ну, разумеется, ездили в «СВ», и все проводницы нас знали. И мы их, конечно, помнили по именам, подарочки даже делали: Валюше, Тамаре, Наташе... Так вот эта Наташа была тогда среди них самая молоденькая и хорошенькая. Тоненькая, как тростиночка, глазищи голубые... Я сразу ее узнала!
– Наша сегодняшняя проводница? – уточнил репортер. – Ездила с вами?