Размер шрифта
-
+

В огне повенчанные - стр. 5

Солнце уже скрылось за холмами, на которых разноцветными квадратами освещенных окон прорисовывались здания города; в некоторых из них огни еще не зажглись. Расплавленная золотая дорожка через Днепр растаяла, не оставив и следа от огненной пляски волн.

Кутаясь в широченные полы пиджака, Галина сказала:

– Холодно. Скорей бы домой.

С берега ветер доносил запахи рыбацких сетей, прелых водорослей и терпкий, слегка угарный душок горячего гудрона – очевидно, где-то совсем недалеко смолили лодку. Со стороны пристани, из-за фанерных торговых палаток, рыдала гармошка. Молодой и сильный голос с деревенской «переживательной» тоской пел:

…Не плачь, мой друг, что розы вянут, —
Они обратно расцветут,
А плачь, что годы молодые
Обратно путь свой не вернут…

«Очевидно, не здешний…» – подумал Григорий, вслушиваясь в переборы гармошки и пьяный голос поющего.

Посадка на катер длилась минуты две-три. В трюм спускаться Галина не захотела. Парень с гармошкой был не один, с ним была девушка, и, как видно, оба засиделись за столиком где-нибудь в чайной или в гостях.

Отдав швартовы, старенький, видавший виды катер отчалил от пирса, прощаясь с берегом пронзительно-дребезжащим сигналом.

Деревня Галины, растянувшаяся своими садами и огородами на двух покатых холмах, была уже не видна. А огни города вырисовывались все расплывчатее и тусклее.

Заметив, как Григорий старательно застегивал на пуговицы свой пиджак, наброшенный на плечи Галины, парень поставил гармошку на скамью, одним рывком снял с себя пиджак и закутал в него свою девушку, которая в ситцевом платьице без рукавов так продрогла, что у нее зуб на зуб не попадал. И сразу же, чтобы показать свою лихость и удаль и что этот холодный днепровский ветерок ему только приятен, он подчеркнуто небрежно расстегнул ворот рубашки и подставил крепкую и широкую грудь навстречу ветру.

Галина что-то сказала, но слова ее потонули в резком гудке встречного парохода, который на приветствие своего младшего речного собрата, прогулочного катера, басовито и равнодушие огрызнулся, как огрызается старый бульдог, отвечая на заливистый лай комнатной болонки.

Теперь уже, когда сумерки затопили Днепр и утонувший вдали Киев был повит сверкающей короной огней, этот огромный город на обрывистом берегу казался Григорию похожим на сказочную колесницу, в которую впряжены лихие кони с развевающимися на ветру огненными гривами.

А внизу, под копытами вздыбленно летящих коней, дремал Днепр, накрытый буркой звездной ночи. Как и тысячу лет назад, он спокойно и ровно дышал и катил свои воды к Черному морю.

«А ведь родился в крошечном озерце на Валдае, – подумал Григорий, вглядываясь в темень вод Днепра. – Уж не у его ли истока родилась песня “И колокольчик, дар Валдая, звенит уныло под дугой…”?»

– Опять о чем-то задумался? Что за воскресная прогулка! Весь день ты то философствуешь, то впадаешь в меланхолию. Больше не поеду с тобой за город.

Григорий оживился:

– Ты на Днепре родилась?

– На Днепре. А что?

– А ты все о нем знаешь?

– Странно… – Галина пожала плечами. – Что он – человек, что ли? Река как река, широкая, глубокая…

– И все?

– Разве этого мало?

– Хочешь, я расскажу тебе сказку о Днепре?

Галина зевнула, не успев прикрыть рот ладонью.

– Потом. Я сегодня дико устала. Даже слушать лень. Давай присядем.

Страница 5