В неизведанные края - стр. 32
Спускаемся к Ольчану – унылые, безлесные места. Дальше момская дорога уходит вверх по Ольчану, но Гаврила уговаривает меня поехать на юг: по момской дороге на пять кёсов нет леса. Осматриваю галечники и вижу, что Ольчан выносит новые и разнообразные породы; я решаю идти вверх по реке, чтобы изучить новые толщи, которые лежат на севере. Гаврила едет с кислым лицом и время от времени стонет: «Ханна хонобыт?» («Где будем ночевать?»)
Перевал сплошь покрыт кочковатым болотом; мой жирный конь тяжело переваливается, вздыхает, сопит. Впереди река круто поворачивает в пеструю цепь гор и разрезает ее глубоким ущельем. Кажется, не будет конца горным цепям, а ведь мы уже у полярного круга и прошли от Алдана горами больше 1100 километров.
Вечер, до леса еще два кёса. Надо ночевать. По речке есть кустарники полярной ивы – «талаги», и между ними площадки травы. Хватит для двух чайников и двух коней. Мы собираем сучья ивы; горит она скверно, греет плохо, но чайник вскипел. Я угощаю Гаврилу консервами, он меня – маслом. Потом сидим у огня.
При этой поездке я нашел место, которое наиболее похоже на описание Николаева: на момской дороге действительно есть безлесное пространство длиной шесть кёсов, но оно захватывает не одну речку, а четыре. От всего описания Николаева остается только одна эта широкая полоса гор без леса. И здесь, на Ольчане, можно найти узкие места с утесами, такие, как он описывал. Вернувшись на нашу базу, я рассказываю о своих открытиях, и мы решаем проехать на Ольчан и разведать речку ниже ущелья.
Тогда мы будем спокойны, что разведали все пункты, где мог быть Николаев.
Днем на наш стан на Талынье приходит гость: сначала за горой слышится жалобное блеяние, потом к палаткам выбегает молодой горный баран. Он серо-коричневый, брюшко белое, рога только начинают отрастать. Протопопов поспешно хватает винтовку и выпускает всю обойму. Баран с необыкновенной ловкостью взлетает прямо по крутому склону и исчезает за гребнем. Протопопов, как рьяный охотник, не может себе простить промаха, проверяет винтовку. Оказывается, за два месяца, что ее везли, приторочив к седлу, прицел сдвинулся и она бьет неправильно.
Здесь немало горных баранов («чубука»): всюду в горах их следы и тропинки по откосам, и нередко в долинах валяются черепа с рогами – трофеи эвенов. Эвены подкарауливали баранов и стреляли их из ружья или настораживали лук на тропинках, где проходят животные, и баран, таким образом, сам спускал в себя стрелу. Этим же способом здесь ловили и диких оленей и зайцев. В настоящее время такой способ охоты запрещен, так как много животных уничтожалось напрасно: охотник не успевал вовремя обойти свои ловушки.
10-го мы едем на один день к Ольчану: вести там более продолжительную разведку трудно, нет корма и топлива. С собой берем насос и бутару.
Бутара – прибор для промывки – сделана Михаилом из одного вьючного ящика и лиственничных досок. Песок и галька поступают в ящик, промываются здесь на грохоте (железный лист с дырами), затем мелкий материал сносится по корыту, где оседают тяжелые минералы и благородные металлы. Чтобы лучше удержать платину и золото, в корыто кладут сукно.
Бутара работает быстро – только успевают подавать ведра с песком. Весело качает насос, непрерывная струя сносит песок, лопата скребет по грохоту, выбрасывая гальку. За эти дни наши разведчики промыли три тонны песка и не нашли ни крупинки платины.