В клешнях черного краба - стр. 33
– Так, ладно. Разговаривать я с тобой больше не буду. Сейчас я доставлю тебя в иммиграционную службу, там тебя обработают и вернут на судно.
– А обрабатывать долго будут?
– А что такое? Коктейли в «Мистере Донатсе» каждый день продают.
– Да судно ж мое уходит.
– Когда?
– Утром завтра.
– Ну, может, до утра обработка закончится.
– А мне что, в камере сидеть? Или что?
– Или где.
– А?
– Поехали, Женя, поехали.
– Я не Женя, я Жека.
– Жека?
– Жека.
– Ну тогда это меняет дело.
Я вытолкал Елизарова в коридор, отослал его с конвойным в машину и оформил в канцелярии передачу задержанного.
В иммиграционной службе нас не любят. Побаиваются, уважают, преклоняются – оттого и не любят. Мы им доставляем хлопот в сто раз больше, чем они нам – привозим к ним постоянно таких вот бедолаг без виз и разрешений, а они должны с ними разбираться. К нам они народ направляют редко, только в случае международного рукоприкладства или интернациональной поножовщины.
Так что, хотя дежурный по управлению по телефону предупредил их о нашем приезде, нас демонстративно никто не встретил. Более того, когда я провел Елизарова в приемную, там у всех округлились глаза в духе популярной среди не балующих своим присутствием родимые семьи картины русского художника с благополучно позабытой мною фамилией (Репкин, что ли?). Нам навстречу даже никто не удосужился подняться. Сначала я подумал, что это в связи с выходными. Иммиграционным отделениям при портах приходится работать до обеда в субботу, и по случаю такой сегрегации (центральный офис в Саппоро оба дня гуляет) у них решено не баловать визитеров лишними проявлениями знания азов этикета и протокола. Три девицы и двое мужчин смотрели на нас с Елизаровым удивленно-безучастными взорами. А ничто не раздражает меня в жизни больше, чем такое вот откровенное равнодушие ко мне. Лучше бы уж метали ненависть и презрение, чем эту тупую, водянистую лупоглазость.
– Доброе утро! Где ваш начальник? – выбрал я в качестве жертвы ближайшую ко мне девицу.
– Э-э-э? – протянула она так, как будто я обратился к ней по-русски.
– Начальник мне ваш нужен.
– А вы… вы кто?
– Майор полиции Минамото из центрального управления. И нельзя ли побыстрее?
– Одну минуту.
Девица не спеша оторвала свой внушительный зад от кресла и повлеклась куда-то вглубь офиса за стеклянную перегородку.
– Не уважают вас здесь, начальник! – верно оценил ситуацию Елизаров. – И что, всегда так?
– А ты здесь никогда раньше не был?
– Бог миловал.
– А это мы сейчас проверим.
Появившийся из-за стеклянной стенки начальник местного отделения иммиграционной службы оказался именно тем образцом, с которого его подчиненные дружно брали пример.
– Да.
– Доброе утро!
– А?
– Я говорю, доброе утро!
– А… да-да…
– Где мы можем поговорить?
– Здесь.
– Здесь неудобно.
– Ну тогда пойдемте в комнату для собраний.
Начальник, пожилой уроженец югов, как я понял по его смуглой коже и не совсем японским глазам, сонно пошлепал по коридору. Резиновые тапочки на его ногах шаркали по пластиковому полу, отчего у меня вдруг началась легкая ломота в зубах.
Эту южную породу, заброшенную коварной судьбой на продуваемый всеми ветрами и засыпаемый всеми снегами Хоккайдо, отличают гипертрофированная медлительность и выставляемая напоказ неповоротливость. Словно они экономят свои драгоценные калории для борьбы с морозами. Даже в летнее время.