В гостях у турок. Под южными небесами - стр. 82

Закусив парой яиц и прихлебывая чай, уныло смотрела она в окно. Перед окном расстилались вспаханные поля, по откосам гор виднелся подрезанный, голый еще, без листьев, виноград, около которого копошились люди, взрыхляя, очевидно, землю. На полях тоже кое-где работали: боронили волами. Наконец начали сгущаться сумерки. Темнело.

Вошел в вагон кондуктор в феске (с Беловы началась уж турецкая железнодорожная служба) и по-французски попросил показать ему билеты.

– В котором часу будем в Адрианополе? – спросила его Глафира Семеновна также по-французски.

– В два часа ночи, мадам.

– А в Черкеской когда приедем?

– Oh, c’est loin encore[89], – был ответ.

– Ночью? – допытывалась она.

– Да, ночью, – ответил кондуктор и исчез.

«Беда! – опять подумала Глафира Семеновна. – Все опасные места придется ночью проезжать. Господи! хоть бы взвод солдат в таких опасных местах в поезд сажали».

Проехали станции Катуница, Садова, Панасли, Енимахале, Каяжик. Глафира Семеновна при каждой остановке выглядывала в окно, прочитывала на станционном здании, как называется станция, и для чего-то записывала себе в записную книжку. Несколько раз поезд шел по берегу реки Марицы, в которой картинно отражалась луна. Ночь была прелестная, лунная. Поэтично белели при лунном свете вымазанные, как в Малороссии, известью маленькие домики деревень и небольшие церкви при них, непременно с башней в два яруса. На полях то и дело махали крыльями бесчисленные ветряные мельницы, тоже с корпусами, выбеленными известкой.

Вот и большая станция Тырново-Семенли с массой вагонов на запасных путях и со сложенными грудами мешков с хлебом на платформе. В вагон вбежал оборванный слуга в бараньей шапке, с подносом в руках и предлагал кофе со сливками и с булками. Глафира Семеновна выпила кофе с булкой, а Николай Иванович все еще спал, растянувшись на скамейке. Глафира Семеновна взглянула на часы. Часы показывали девять с половиной.

«Надо будить его, – подумала она. – Надеюсь, что уж теперь он выспался и может разговаривать разумно. А то я все одна, одна, и не с кем слова перемолвить. Словно какая молчальница сижу. Положим, что мы с ним в разговоре только спорим и переругиваемся, но и это все-таки веселее молчания. Да и мне не мешает немножко прикорнуть до Адрианополя, чтобы к двум часам, когда приедем в Адрианополь, где начнется это проклятое самое опасное место, перед станцией Черкеской, быть бодрой и не спать. Я прикорну и сосну, а он пусть теперь не спит и караулит меня. Обоим спать сразу в таких опасных местах невозможно», – решила она и, как только поезд отошел от станции, принялась будить мужа.

– Николай! Проснись! Будет спать! – трясла она его за рукав и даже щипнула за руку.

– Ой! Что это такое! – вскрикнул Николай Иванович от боли и открыл глаза.

– Вставай, безобразник! Приди в себя. Вспомни, по какому разбойничьему месту мы проезжаем.

– Разве уж приехали? – послышался заспанным хриплым голосом вопрос.

– Куда приехали? Что такое: приехали? Разве ты не помнишь рассказ прокурора о здешней местности? О, пьяный, легкомысленный человек!

Николай Иванович поднялся, сел, почесывался, смотрел посоловевшими глазами на жену и спрашивал:

– А где прокурор?

– Боже мой! Он даже не помнит, что прокурор простился с ним и остался в Филипополе! – всплеснула руками Глафира Семеновна.