В двух шагах от рая - стр. 24
От бессилия сделать что-либо взводный моментами впадал в отчаяние.
Когда сержант последний в жизни раз приоткрыл глаза, Шарагин подумал:
…все будет хорошо… погодь, не умирай только…
Хотя и очевидно было, что не выкарабкается сержант. И в ту же секунду где-то и вовсе запрятанная пока, намеком, тоненькой иголочкой уколола мысль о смерти собственной. От мысли той он тут же отмахнулся, не веря и не соглашаясь с подобной участью, однако, на всякий случай, пожелал самому себе конец быстрый, без мучений.
За пятнадцать минут до прихода «вертушек» Панасюк умер. Лейтенант Шарагин сидел рядом с мертвым бойцом. Изможденный и опустошенный, он молча проклинал впервые за время службы в Афгане войну, ругал себя, мучился, будто мог он остановить те пули, что впивались в человеческие тела, или разогнать туман на другом конце перевала, чтобы быстрей пришли вертолеты и успели донести сержанта до госпиталя.
Глава 4. Чистяков
Епимахова Олег впервые увидел, когда вернулся в полк после проводки колонны и, усталый, тащился к модулю, мечтая только о двух вещах – успеть помыться в бане и опрокинуть стакан водки…
Новичок в лейтенантских погонах, одетый в «союзную» форму, которую в Афгане давно не носили, заменив ее на специальную – «эксперименталку», так сказать, для новых военно-полевых условий, – следовал за солдатом к штабу полка. Солдат нес чемодан, перекосившись под его тяжестью, и сумку, а лейтенант, зажав под левой рукой шинель, в новеньком кителе ступал следом.
…никак заменщик Женькин прибыл… хорошо, Женька остановился в дукане, несколько бутылок купил… как чувствовал, бача, что проставлять придется…
Шарагин отпер висевший на двух загнутых вовнутрь гвоздях китайский замочек, купленный в дукане после того, как они потеряли единственный ключ от врезного замка, и вошел в тесный предбанник.
Поставил у стенки автомат, опустил на пол рюкзак, дернул устало шнурки, принялся стягивать с ног ботинки. Ленясь наклониться и расшнуровать до конца, цеплял носком за задник, пока не стащил с одной и другой ноги.
Отбросил занавеску, отделявшую предбанник, в котором с трудом умещался один человек, протиснулся в комнату, стены которой украшали фотографии родных и картинки из журнала «Огонек». Здесь жили взводные и старшина роты.
В комнате стояли стандартные железные кровати вдоль стен, стол, три стула, покосившийся без дверцы шкаф для одежды. Под окном тянулась отопительная труба и тонкая, плоская батарея, которая не раз протекала, потому как насквозь проржавела. Из батареи в нескольких местах торчали выструганные деревянные клинья, забитые в места, где вода вырывалась наружу.
Зимой они часто мерзли, кутались в бушлаты – не помогали и самодельные нагреватели. С потолка одиноко свисала лампочка Ильича. Бушлаты висели на вбитых в стену гвоздях. На столе, рядом с двухкассетным магнитофоном, разбросаны были старые газеты, пепельницу заменяла наполовину обрезанная жестяная банка из-под импортного лимонада «Si-Si».
…полотенце взял, мыло, сменное белье… порядок…
Форсунка с боку бани молчала, остывала.
…опоздал…
Обычно она громко шипела, выбрасывая пламя, нагревала парилку.
Шарагин освободился от задубевшей формы, пропахшего потом и соляркой белья, давно не снимавшихся носков с дыркой на большом пальце, вонючих, прилипших, присохших к усталым от путей-дорог ногам. Выбрасывать носки он не стал. Постирал вместе с бельем, повесил сушиться в парилке. Вода текла из соска душа чуть теплая, без напора, и тем не менее он наслаждался. Стоял долго под худосочной струей, будто хотел вымыться насквозь. Тщательно соскребал мочалкой с тела въевшуюся грязь, словно вместе с ней снимал накопившуюся за время боевых усталость и нервозность, мылил голову, ощупывая отрастающие волосы.