В чужой игре - стр. 18

Он чиркнул пальцем себе по горлу и продолжил, запинаясь и прыгая с пятого на десятое:

– Щебечет Матрос вроде бы правильно. Прекрасно! Но кто он такой? Кому он на уши двигает… – Вовочка нервничал. – Здесь Матросу не дельфинарий! Кого он вздумал на лезвие посадить!..

Пацаны молчали. Коньков мучительно думал о возвращении родителей. Вагина, вероятно, искала мать, рыская по всему Новому городу

– Короче, – подвел черту Вовочка. – Этот больше у нас не хозяин.

– Кто тогда? – спросил Коньков. Ему уже чудился выход из сложившейся ситуации.

– Никто! – ответил Садовский. – Обойдемся! У нас будет демократия. Как решим, так и будет. И пусть все деньги вернет в общак, которые упер. Дурачков теперь нет для него.

– Действительно.

– Тогда выпьем за наш союз, пока этот не щекотнулся.

Коньков наполнил рюмки, и парни снова выпили.

Из зала вначале донеслось шевеление, затем шлепки ладоней по телу. Вслед за этим Матрос пробурчал утробным голосом:

– Расплодились, сволочи!

Парни прислушались.

– На мух ругается, – догадался Вовочка. Он затянулся сигаретой и продолжил: – Короче, я всё сказал. У нас не бычий отдел, и он не комендант… Я доходчиво объясняю?

Ему никто не ответил: в коридоре раздались шаги, и на кухню вышел взлохмаченный Матрос.

– Как выбираться будешь – подумал? – шепелявил он разбитой губой. Потом замолчал, бегая глазами по кухонной стенке. Казалось, он подыскивал там слова, а может, он искал топор, чтобы покончить враз и со всеми. Не нашел. Сел на свободный табурет и потупил голову.

Вовочке вдруг стало жаль человека. Ведь тот в отцы годился им всем. Но демократия Вовочке была дороже, чем любое подавление личности. Не будет отныне в их конторе бригадиров.

– И потекет из вас мокрая жижа, – заключил Матрос. – С ментами базарить – это не смехом брать на характер.

На него не обращали внимания. Лишнего выпил дедушка – вот и куражится.

– Не переживай, – сказал Вовочка. – Ты по-прежнему в доле. Но мы хотим, чтобы нам не ездили по ушам. Иди. Отдыхай…

Матрос не хотел уходить. Ему налили в стакан. Он опустил в него разбитую верхнюю губу и, медленно опрокидывая голову, взялся цедить водку сквозь зубы. Молодежь с состраданием смотрела на поверженного героя. Попал под сплав и тут же завял.

Опорожнив стакан, Матрос поставил его с краю стола.

– Теперь командуйте. А я на вас посмотрю – мне даже легче от этого.

Сплющив губы, Матрос громко потянул носом воздух и заскрипел зубами. Свергли! Понизили в рядовые! Придется пахать на общих основаниях без права на веское слово!

Неожиданно он сморщил лицо и принялся чихать. Безостановочно.

– Табак в нос попал, – сказал Садовский.

«Ничего, – думал Матрос, закатывая глаза. – Деньги лежат у меня дома. И будут лежать, пока жена не истратит. Во-вторых, мой опыт обязательно пригодится. Молодость – вредное состояние, так что не надо особо гордиться».

– Иди в зал и там чихай, – велели ему.

– Это вам не в носу ковырять…

«Зеленые» нагло смотрели Матросу в глаза.

Делать нечего. Прелые кадры попались на этот раз. Матрос поднялся из-за стола и направился в зал. Не разуваясь, упал на постель и сразу же захрапел.

Кочан радовался больше всех. Все-таки быстро сместили Крылатого…

День встретил пацанов неожиданностью: в квартиру ломились соседи.

– Кельдым устроили! – ревел на площадке мужской голос, прерываемый женским воплем. – Ночь напролет орали – теперь течет у них! Слышишь, ты?! Открой, Генка! Тебе говорят!