Узы чужой воли - стр. 36
Включив свет и борясь со слипающимися глазами, я начала искать эту гадкую вещицу. Вот только вместо нее нашла кроваво-алую розу. Черной атласной лентой к стеблю была привязана открытка:
«В следующий раз нам никто не помешает».
Слезы водопадом побежали по щекам. Погасив свет, я задернула шторы и выскочила из спальни. Надо было проверить дом — как-то же враг вошел?!
Но нигде ничего не обнаружила: окна и двери закрыты, следов взлома (из тех, что может обнаружить неспециалист) тоже не было. Оставалось только рухнуть в кресло в гостиной, закутаться все в ту же куртку и обессиленно расплакаться.
Я самозабвенно жалела себя. Кто-то проник в мой дом и мою спальню, Небо, такое чувство, будто меня и правда изнасиловали. Только не физически, а морально. Как теперь засыпать и просыпаться, как ходить в ванную комнату, зная, что в любую минуту кто-то может войти?
Я чутко прислушалась: не крадется ли кто-то? Впервые в жизни уютный дом показался мне враждебным.
На веки навалилась тяжесть, наверное, разом подействовали успокоительное, магия Лильсы и вино.
Очень странно спать и понимать — это сон. Видимо, так и работает обещанный «отрез плохих воспоминаний». Я гуляла по яркому лугу, под голубым небом. Грелась на солнышке и лакомилась крупной, спелой земляникой. Безмятежность и покой, стрекот насекомых и чириканье редких птиц. Мне не хотелось просыпаться, но пришлось. А кто бы смог удержать сон, если в реальности в дом привели слона?
Как выяснилось, не слона. Это проснувшаяся Элиза умудрилась грохнуть подвесной посудный шкаф. По крайней мере, такой вывод можно было сделать из ее ругани. Вздохнув и потянувшись, я села. Разом свалились на пол и куртка, и плед. Пледом меня явно накрыла сестрица. Надо же, недолгое одиночество пробудило в ней сострадание?
Если я выживу, эту неделю помечу в календаре. Такая жирная, чернильно-черная полоса, после которой просто обязано наступить безоблачное счастье. Главное, чтобы это счастье настигло меня при жизни, а не на небе.
В комнату вошла Элиза. Легким, пружинистым шагом возмутительно здорового человека. Она несла поднос с чашками и печеньем и казалась довольной собой и жизнью.
— Доброе утро, Мэнди, — негромко сказала она. — Я приготовила успокоительный сбор.
— Это ты прямо вовремя сделала, — протянула я. — То, что нужно этим утром. Как давно ты ходишь?
«Как давно ты мне лжешь», вот что значил мой вопрос на самом деле, и сестра это поняла. Поставив поднос и сев напротив, она произнесла:
— Позволь мне объясниться. Я знаю, ты можешь быть острой на язык. Но… Я виновата, видит Небо, виновата перед тобой. Именно поэтому я не стала пытаться врать, что встала только сегодня. Что увидела твою грязную, рваную одежду и так испугалась, что смогла встать.
— Я бы не поверила.
— Но и подкопаться к этой версии было бы практически невозможно, — хмыкнула Элиза. — Но я не буду врать. Больше это не имеет смысла.
Ей успокоительный сбор пригодился куда больше, чем мне. Отпивая крошечные глотки и смаргивая слезы, Элиза рассказывала историю простого человеческого идиотизма.
— Наши родители, твой отец и моя мать, хотели как лучше. И лучшее они видели в моем браке с наследником рода Оран.
А я вспомнила слова рыжей дежурной в клинике «заведующий вейскским целительским корпусом. Зирт Оран».