Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - стр. 17

Сегодня в Хораждовице евреев нет вообще.

Линц, август 2019 года

Знойный летний день, и я снова на австрийском кладбище, но теперь в другом провинциальном городе – Линце, в Верхней Австрии. Сюда, на окраину, я дошла пешком минут за двадцать. И вот теперь я прохожу несколько католических участков, каждый размером с хорошее футбольное поле, с могилами, на которых лежат яркие цветы, и наконец добираюсь до темного уголка, куда ведет узкая ржавая калитка. Надпись на табличке гласит: «Вход под личную ответственность».

Контраст еврейских и католических традиций захоронения особенно заметен, если, как здесь, мертвые лежат рядом. Могилы католиков любовно ухожены, на них стоят цветы, свечи, картинки, иконки, кое-где фотографии. На одной могиле я замечаю снимок мужчины в эсэсовской форме. На еврейских кладбищах лирики гораздо меньше. На могильных памятниках можно прочесть лишь имена, даты, иногда род занятий и очень редко несколько слов о том или той, кто здесь лежит. Ни цветов, ни картинок, ни намека на украшения. Почти на каждой могиле один-два камешка, положенных на деревянную дощечку, – знак того, что сюда приходили.

Утром я взяла ключ от этой самой калитки – маленький, серебряный, на плетеной сине-белой веревочке – в еврейской общине Линца, где мне строго-настрого сказали: «Когда войдете, заприте за собой калитку. Посторонним нечего совать туда нос. А потом бросьте ключ в почтовый ящик». Ключ я получила только после того, как предъявила паспорт. И вот не без трепета я открываю висячий замок, распахиваю калитку и в первый раз оказываюсь на еврейском кладбище Линца. Здесь никого нет. Как велели, я запираю за собой калитку. И вот я один на один с евреями, упокоившимися в городе Линце, который Адольф Гитлер называл родным домом.

7. Калитка еврейского кладбища Линца, с предупредительной табличкой «Вход под личную ответственность»

Еврейское кладбище Линца, сильно заросшее крапивой и сорняками, очень солнечное и тихое, правда заброшенное и грустное. Высокие памятники из черного мрамора в самом центре походят на строй, не в ногу марширующий по направлению к калитке. В самой середине лежит моя двоюродная бабушка Эрмина Кафка. Рядом – ее муж, Зигмунд. «Справедливость, любовь к миру, истина и вера в Бога были путеводными звездами его жизни», – гласит надпись на могильном камне (см. илл. 2 на вкладке). У Эрмины, большой любительницы музыки, надпись короче: «Смерть не страшна: стихла одна мелодия, зазвучала другая».

Я стою, размышляя, было бы приятно моим предкам, что к ним пришла их двоюродная племянница, как вдруг замечаю крупного русого зайца, большими скачками убегающего от их могилы. Я смотрю, как он поводит длинными ушами, и улыбаюсь; наверное, это единственный товарищ лежащих здесь. А потом я вспоминаю, зачем пришла. Отец часто, но непонятно почему хвастался семейством Кафка. Мне не терпится выяснить, правду ли он говорил.

Эрмина была коротышкой с густыми темными волосами, серо-голубыми глазами, высоким лбом и большим ртом. Она нежно любила свою младшую сестру, Софию, обладательницу всего, чего недоставало старшей: высокого роста, светлых волос, яркой красоты. И у Эрмины были достоинства. Она превосходно играла на фортепиано и любила читать, хотя уже с детства, как другие братья и сестры, усердно трудилась на семейной винокурне и на маленьком предприятии в Богемии, так что на музыку и литературу времени почти совсем не оставалось.