Устал рождаться и умирать - стр. 69
Мой брат Цзиньлун – тоже мне, брат называется! – по-прежнему сидел у тебя на спине. Лицо бледное, глаза застыли, пальцы все так же у тебя в ноздрях.
– Предатель! – злобно кричал я, охаживая его веревкой по спине. – Убери руки, прочь!
Баофэн оттаскивала меня, не позволяя бить брата. Лицо раскраснелось, тоненько всхлипывает, а на чьей стороне – не разберешь. Мать оцепенела, губы трясутся:
– Сынок, сынок… Отпусти его, ну в чем он провинился…
Гомон толпы перекрыл крик Хун Тайюэ:
– Быстро веревку несите!
Старшая дочка Хуан Туна Хучжу опрометью метнулась в дом и вернулась, волоча веревку. Бросила перед теленком и отскочила в сторону. Ее сестра Хэцзо, стоя на коленях под большим абрикосом, с плачем растирала грудь Цюсян:
– Мама, мамочка, все хорошо…
Хун Тайюэ сам спутал передние ноги теленка вдоль и поперек и вытащил из-под него Цзиньлуна. Ноги брата дрожали, ему было не выпрямить их. Лицо бледное, руки застыли. Все быстро отошли, остались лишь мы с теленком. Мой теленок, мой храбрец-единоличник, как с тобой обошелся предатель нашей семьи! Я похлопал его по крупу и воспел ему славословие.
– Симэнь Цзиньлун, ты чуть не убил моего вола, теперь ты мне заклятый враг! – я прокричал это во весь голос. «Симэнь Цзиньлун» вместо «Лань Цзиньлуна» у меня получился нечаянно, но прозвучало это очень зло. Во-первых, это прочертило границу между нами. Во-вторых, это напомнило всем происхождение этого помещичьего сынка. В его жилах течет кровь деспота-помещика Симэнь Нао, между ним и вами ненависть к его убитому отцу!
Лицо Цзиньлуна вдруг побелело, как бумага; он зашатался, словно от удара дубинкой по голове. В это время лежавший теленок сумел встать. Я в то время, конечно, не знал, что ты – переродившийся Симэнь Нао, и тем более не ведал, какую бурю чувств ты переживал, видя перед собой всех этих людей – Инчунь, У Цюсян, Цзиньлуна, Баофэн. И очень сложных чувств, верно? Ведь когда Цзиньлун ударил тебя – это же все равно, что ударить собственного отца, не так ли? А когда я проклинал его, я ведь проклинал твоего сына, так? Как только ты разобрался в царящей в душе путанице? Сплошной хаос в душе, лишь ты один и мог что-то прояснить.
– Я тоже не мог!
Ты встал, но голова у тебя кружилась, и ноги, судя по всему, затекли. Побуянил бы еще, но передние ноги спутаны. Пошатываясь, ты попытался ступить пару шагов, чуть не упал и, в конце концов, остановился. Глаза налились кровью – понятно, от бушевавшей внутри ярости; о скрытом гневе говорило и учащенное дыхание. Из голубоватых ноздрей струилась темная кровь, из ушей тоже, только ярко-алая. Одно ухо порвано – неужели Цзиньлун откусил? Я торопливо пошарил вокруг, но не нашел этого кусочка. Проглотил его Цзиньлун, что ли? Чжоувэнь-ван, которому скормили мясо его собственного сына [89], несколько кусочков выплюнул, они обратились в кроликов и разбежались. Если Цзиньлун проглотил твое ухо, считай, сын съел мясо отца, но выплюнуть его он уже не сможет, оно выйдет из него уже только дерьмом. И во что оно может превратиться после этого?
Ты стоял посреди двора, вернее, мы стояли посреди двора, не понимая, победили или потерпели поражение. Вот и думай, приняли мы унижение или покрыли себя славой. Хун Тайюэ похлопал Цзиньлуна по плечу:
– Молодец, парнишка. Первый день в коммуне и так себя проявил! Смелый, сообразительный, не растерялся в минуту опасности – вот такая молодежь нам и нужна!