Устал рождаться и умирать - стр. 68
Два упрямца – стар и млад – на отшибе жить хотят! Колесо скрипит тележки, вол-кузнечик чуть плетется, а в коммуну – лучше раньше – все равно вступить придется!
Меня охватывал страх, а еще больше – возбуждение. Казалось, разыгрывается некий спектакль, в котором мне отведена второстепенная роль отрицательного героя. Персонаж хоть и отрицательный, но поважнее, чем все эти положительные. Я чувствовал, что пора выйти на сцену. Выйти во имя личности отца, чтобы поддержать его авторитет и доказать, что я не трус. Ну и, конечно, чтобы показать во всем блеске тебя, нашего вола. Я вывел тебя из-под навеса, полагая, что ты можешь сконфузиться, но ты не выказал страха. Вывел за тонкую веревку, свободно болтавшуюся на шее. Упрись ты – мог бы вырваться, не пожелай следовать за мной, – и я ничего не смог бы сделать. Но ты вышел даже с радостью. Все взоры обратились на нас, и я нарочно выпятил грудь и задрал нос, мол, вот какой я добрый молодец. Видеть себя со стороны я не мог, но по раздавшемуся смеху понял, что смотрюсь довольно потешно, этакий маленький клоун. Да и ты не к месту радостно мыкнул, вяло и негромко, сразу видно – теленок еще. А потом вздумал рвануться прямо к деревенскому начальству, расположившемуся у входа в дом.
Кто там был? Хун Тайюэ, Хуан Тун, Ян Седьмой. А еще женушка Хуан Туна У Цюсян, она уже сменила Ян Гуйсян на посту руководителя женсоюза. Я натянул веревку, чтобы не пустить тебя. Всего-то и хотелось устроить тебе выход, чтобы посмотрели, какой у единоличника видный и красивый теленок: пройдет немного времени, и он может вырасти в самого славного вола во всей деревне. Но в тебе вдруг взыграла нечистая сила: дернул три раза – и потащил меня, как вертлявую макаку. Потянул посильнее – веревка и оборвалась. С обрывком в руках я хлопал глазами, глядя, как ты мчишься прямо на начальство. Думал, ты на Хун Тайюэ или Хуан Туна нацелился, но ты – надо же – устремился прямо к У Цюсян. Тогда мне в голову не приходило, почему; теперь я, конечно, все понимаю. На ней была красноватая кофта и темно-синие штаны, блестящие от масла волосы кокетливо прихвачены пластмассовым зажимом в форме бабочки. Все произошло внезапно, народ смотрел на происходящее, раскрыв рот и выпучив глаза, и прежде, чем кто-то смог отреагировать, ты уже боднул Цюсян так, что она повалилась. Но ты на этом не успокоился, продолжал бодать ее, а она с воплями каталась по земле. Потом поднялась на ноги и хотела было задать стрекача, но пока неуклюже переваливалась, как утка, своей толстой задницей, ты поддал ей ниже поясницы, и она, квакнув, как жаба, распласталась перед носом у Хуан Туна. Тот повернулся – и наутек, ты за ним. Тут вперед выскочил мой брат Цзиньлун. Он запрыгнул тебе на спину – какие ноги длиннющие! – обхватил тебя за шею и плотно прижался к хребту, как черная пантера. Ты брыкался, скакал, вертел головой, но сбросить его так и не смог. Тогда ты стал носиться по двору, и народ с криками разбегался в разные стороны. Цзиньлун схватил тебя за уши, залез пальцами в ноздри и заставил подчиниться. Тут налетели остальные, завалили тебя на землю и заорали наперебой:
– Кольцо ему в нос вставить надо! И охолостить быстрее!
– Отпустите моего вола, бандиты! – вопил я, лупя их обрывком веревки. – Отпустите вола!