Устал рождаться и умирать - стр. 56
Он потащил меня за собой, этакий предводитель мушиного войска. В столовой кормили под открытым небом, подавали пельмени с бараниной. Из кухни подносили решетку за решеткой, ставили на столы, и их вмиг разбирали. Одни натыкали пельмени на тонкие прутики и кусали, наклонив голову, другие перебрасывали из руки в руку, шумно сглатывая слюну.
Мы сразу привлекли всеобщее внимание незавидным видом, гадкие и грязные. От нас воняло, голодные и уставшие, мы вызывали страх и, наверное, отвращение, отбивая аппетит. Хозяин хлопнул по мне ветками, вспугнув полчище мух. Те взлетели, покружились и расселись на пельмени и на кухонную посуду. Народ брезгливо загудел.
К нам вразвалочку поспешила дородная женщина в белой рабочей одежде, судя по всему, заведующая. Она остановилась в нескольких шагах, зажала нос и тоненьким голоском воскликнула:
– Вы что тут делаете? А ну быстро вон отсюда!
Кто-то признал хозяина:
– Никак Лань Лянь из Симэньтунь? Ты, что ли? В таком виде…
Хозяин взглянул на него, но ничего не ответил, а отвел меня на середину двора. Все, кто там был, отошли в сторону.
– Единственный единоличник во всем уезде, его даже в особом районе Чанвэй знают! – не унимался узнавший хозяина. – Осел у него волшебный, летать может, пару лютых волков извел, людей кусал десятками. Но вот с ногой у него что-то приключилось, надо же, жалость какая…
– Быстро проваливайте отсюда, единоличников не обслуживаем! – завопила толстуха.
Хозяин остановился и яростно рявкнул:
– Да, свинья жирная, я единоличник и лучше помру с голоду, чем позволю, чтобы ты меня обслуживала! Но вот на этом моем осле ездил начальник уезда. Они спускались по горной тропинке, и осел в расщелину меж камней угодил и ногу сломал. Это что, не производственная травма? Поэтому ваш долг – обслужить его.
Никогда прежде я не слышал, чтобы хозяин так яростно ругался. Синева на лице потемнела, тощий – кожа да кости, общипанный петух да и только, – зловонный, он подступал к толстухе все ближе. Та отступала шаг за шагом, потом закрыла лицо руками, ударилась в слезы и убежала.
Ковыряясь в зубах, подошел похожий на ганьбу человек в старом френче, с разделенными на пробор волосами и смерил нас с хозяином взглядом:
– Тебе чего надо?
– Мне надо, чтобы вы накормили досыта моего осла, чтобы подогрели котел горячей воды и помыли его, позвали врача и перевязали ему рану.
Ганьбу крикнул в сторону кухни, и на его зов выскочили человек десять.
– Быстро сделать, как он велит.
И вот меня вымыли горячей водой. Позвали врача, он обработал рану йодной настойкой, наложил мазь и перевязал толстым слоем марли. Наконец мне принесли ячменя и люцерны.
Пока я ел, из кухни принесли чашку дымящихся пельменей и поставили перед хозяином.
– Поешь, браток, не упрямься, – сказал один, по виду повар. – Поешь на этот раз и не думай, что у тебя будет на столе в следующий. Прожил сегодняшний день, и нечего думать о завтрашнем. Нынче время поганое, можно и пары дней не прожить, как уже и крышка. Как говорится, гаси фонарь, задувай свечу. Ну что, правда не будешь?
Хозяин сидел, сгорбившись, на двух обломках кирпича, упершись взглядом в мою висящую в воздухе культю, и, казалось, не слышал негромких слов повара. В животе у него опять заурчало. Нетрудно было догадаться, как соблазнительны были для него эти белые пухлые пельмени. Пару раз черная и грязная рука уже тянулась к ним, но он превозмог себя.