Устал рождаться и умирать - стр. 29
– Папа, мама, наш ослик убежал! – воскликнул писавший у стены Цзиньлун.
Я сделал несколько кругов по двору, пробуя подкованные копыта. Они звонко цокали, разлетались искры. Мой округлый круп поблескивал при свете луны. Выбежал Лань Лянь, из усадьбы повыскакивали другие ополченцы. Дверь в дом распахнута настежь, на полдвора вместе со светом луны разливался свет свечей. Я скакнул к абрикосу, лягнул глазурованный кувшин, и он разлетелся на куски. Осколки взлетели аж до верхушки дерева и со звоном посыпались на черепицу крыши. Из усадьбы бегом показался Хуан Тун, а из восточной пристройки выскочила У Цюсян. Ополченцы передергивали затворы винтовок, но их я не боялся. Я знал: убивать людей они мастера, а вот осла не убьют никогда. Осел – скотина бессловесная, людских дел не понимает, застрелишь осла – сам скотиной и станешь. На мою веревку наступил Хуан Тун. Я мотнул головой, и он грохнулся на землю. Веревка развернулась и, как кнутом, хлестнула по лицу У Цюсян. Ее жалобный вопль порадовал. Ух, забрался бы на тебя, шлюха с черной душонкой! Но я сиганул у нее над головой. Народ пытался окружить меня, но я уже несся ко входу в усадьбу. Это я, Симэнь Нао, я вернулся! Хочу посидеть в своем кресле, выкурить кальян, опрокинуть ляна четыре эрготоу [63] из маленького чайничка и закусить жареным цыпленком. В доме показалось ужасно тесно, стук копыт отдавался гулким эхом. В комнате царил разгром, пол усеян черепками посуды, мебель валяется кверху ножками или на боку… Передо мной возникла широкая и плоская желтоватая физиономия Ян Гуйсян: я прижал ее к стене, и от ее визга даже глаза защипало. Взгляд упал на урожденную Бай, скорчившуюся на зеленоватых плитках пола, и в душевном смятении я позабыл о своем ослином обличье. Хотел заключить ее в объятия, но вдруг оказалось, что она лежит у меня между ног без сознания. Хотел поцеловать, но увидел, что голова у нее в крови. Ослам и людям не любить друг друга, прощай, дражайшая супруга. Но когда я собрался с достоинством выйти в коридор, из-за двери метнулась черная тень и обхватила меня за шею. Твердые, как когти, лапищи ухватили за уши и за уздечку. От жгучей боли я невольно опустил голову. На шее у меня повис, как летучая мышь-кровосос, мой заклятый враг, деревенский староста Хун Тайюэ. В бытность человеком я, Симэнь Нао, никогда не сражался с тобой – неужто, став ослом, потерплю поражение? При этой мысли внутри все вскипело; превозмогая боль, я поднял голову и метнулся к двери. Похоже, этот паразитический нарост содрало с меня косяком, и Хун Тайюэ остался за дверью.
Когда я с ревом вылетел во двор, несколько человек уже кое-как закрыли ворота на засов. Сердце мое безгранично выросло, в пространстве дворика стало невыносимо тесно – я носился по нему как сумасшедший, и народ разбегался врассыпную.
– Он Бай за голову укусил, ослина этот, старосте руку сломал! – крикнула Ян Гуйсян.
– Стреляйте же, пристрелите его! – завопил кто-то.