Усть-Лабинские зарисовки - стр. 8
– Ну, разошлась Тиховна, – смеётся папа. – А нам всё по ндраву, да, Люська?
В сенцах – ведро с колодезной водой, накрытое дощечкой. Ковшик. Ящики с салом. Я люблю на него смотреть и нюхать его. Здесь и молодое, свежее, розовое, с прослойками мяса, и старое, желтое. Старое сало пахнет уже не так вкусно, но с хлебцем есть можно.
Бабушка вовремя спохватывается: «Архаровцы, усё утащили! С голодухи не пухнете? На зажарку хочь оставьте, на суп степской».
Это очень вкусный суп. Его варят на полевом стане, на костре, заталкивают травками со старым салом и разбивают туда яички.
Больше степного супа я люблю только «шахматку»: кусок масла жёлтого, кусок масла белого, и так до самой пенки. Эту шахматку папа покупает у старого дедушки, который пасёт своих коров на разных лугах. Он живёт возле самого яра.
Я думаю, что он добрый Дед Мороз. Длинная седая борода, палка в руках. Птицы подлетают к дедушке очень близко, он кормит их прямо из рук. Да и злые пчелы его не кусают.
– Моим бурёнкам, что пчёлкам, разные травки пахучие нужны. Коровки тоже толк понимают, не едят осот да пырей. У меня не балуют. И масло сливочное дают разноцветное да пахучее, – улыбается дедушка.
В сенцах на полу ютятся цыплята-подзимки. У многих уже пробились белые перья. Цыплята проклевали один мешок с пшеницей, и она тонкой струйкой течёт на земляной пол. Самый прыткий, видно, атаман, запрыгнул на бидон с маслом.
Масло бывает разное. Есть льняное, рапсовое и кукурузное. Но самое вкусное – это подсолнечное, «солнечное», как называет его бабушка.
Подсолнечное масло делают из жареных семечек. Тюря – одно из любимых блюд на Кубани. Настоящее лакомство. Кусочки чёрного хлебца надо посолить, подлить воды, а потом и масла. Папа добавляет перец, зелёные стрелки лука и чеснок.
На тюрю берём масло из белого бидона, а другими заправляем «коганец», светильник такой, когда не бывает света.
– Ишь, графья каки, – возмущается бабушка таким расточительством, – а без энтого баловства зубы повыпадають? И хто таку тюрю царскую делае?
Но сама с удовольствием обмазывает мякушкой пустую тарелку. Тот, кто всю жизнь прожил в голоде, умеет ценить еду. На тарелке нельзя ничего оставлять.
Цыплята «дырявят» ещё один мешок, скинув шубу, наброшенную поверх мешка для защиты.
– И полперденчик не помогае, – сокрушается бабушка, поднимая с полу старую шубу.
Теперь посыпалась кукуруза. Я очень не люблю её молоть. Два жернова. Ручка. В ямку насыпаешь зерно, а из-под камня высыпается мука. Пусть склюют хоть весь мешок, не надо будет крутить эту проклятую ручку.
– Ироды, спасу на вас нема! – У бабушки заканчивается терпение.
«Ироды» с перепугу сбиваются в тесную голенастую кучку.
В хату заходит папа. Я узнаю его по запаху. Когда он возвращается из рейса, от него пахнет «Шипром», «Беломором», бензином и машинным маслом.
На сковороде уже шкворчит сало с жареной картошкой, бабушка бьёт туда яйца.
– Десяток бей, – кричит ей папа с порога. – Я голодный! Вечерять, так вечерять!
У папы много друзей. Сегодня он ездил в Чечню к своему другу Шамилю.
– Я привёз «Красную Розу», как ты просила, – папа протянул бабушке сверток, – можно сажать. Шамиль передал.
Я развернула сверток в надежде увидеть розу, но там была только картошка. Папа и бабушка долго смеялись.