Услышь мою тишину - стр. 13

Оглушающая тишина опускается на холм.

Молния до самого горизонта прошивает небо голубым лучом, и дождь обрушивается сплошной стеной.

— Пойдем отсюда. — Сорока встает и, не оглядываясь, уходит.

Я поднимаюсь на ноги, опираюсь на трость и изо всех сил стараюсь не отставать.

Дождь хлещет по лицу, затекает за шиворот, хлюпает в кедах.

Наполняет землю влагой, а мой разум — новым осознанием.

…Стася не заслужила жалости.

…Я должна жить.

Ориентир в темноте — белая футболка, прилипшая к спине и широким плечам Сороки, — искажен пленкой дождя, но я не теряю его из вида до тех пор, пока лай собак и желтые окна деревенских домов не возвещают о скором окончании нашего пути.

Сорока останавливается у околицы и прощается:

— Ну, пока.

— Ты чего? — ною я; перспектива расставания пугает, но Сорока перебивает:

— Мне другой дорогой… Иди, я пока тут постою.

— Мы еще увидимся? — Я кричу что есть мочи, но чудовищный раскат грома заглушает его ответ.

Он остается в темноте, а я по шипящим комьям земли ковыляю сквозь ливень к дому Ирины Петровны.

***

10. 10

Дождь барабанит в окно в крыше пристроя, капли серебрятся на фоне светлеющего неба, стекают слезами вниз и скрываются из виду.

Я не могу уснуть — кутаюсь в одеяла, обнимаю подушку, прислушиваюсь к звукам снаружи и дрожу.

Если закрою глаза — провалюсь в бездонную пропасть вопросов, теорий и предположений, и мой бедный, поврежденный травмой мозг просто взорвется.

Остатками ума я понимаю, что Сорока опасен.

Интуиция кричит: «Остановись!»

Он мутный и странный. В его голове тараканы. Он что-то утаивает. Его что-то гнетет…

Он никогда ни о чем меня не спрашивает — свои мрачные уродливые тайны я выбалтываю ему сама. Он не щадит меня, бывает бестактным и резким, но только рядом с ним, впервые за полгода, я вновь чувствую весь спектр живых эмоций: ужас и восторг, доверие и жгучую обиду, интерес и стыд, радость и тоску.

Сорока мимоходом обронил в мою душу искру, и она с каждым мигом разгорается все ярче, превращаясь в нестерпимый свет, который я не могу вместить и удержать в себе, не избавившись от груза прошлых привязок…

Скорбь по сестре тает, растворяется, как сырой туман в лучах солнца.

Память возвращает меня в позапрошлый январь.

Вечер, мороз выгнал все живое с городских улиц…

Лишь мы втроем дурачимся под задумчивыми бледными лицами фонарей: Стася визжит от восторга, съезжая вниз с огромной горки, и глаза ее сияют ярче звезд. Светлые волосы выбились из-под шапки, шарф развевается на ветру. Залюбовавшись, не успеваю отпрыгнуть в сторону: сестра хватает меня за рукав, и я мешком валюсь на нее. На полной скорости мы сбиваем и Пашу — теплой тяжестью он падает на нас, и мы летим по склону в неизвестность. Смех и восторг лопаются пузырьками лимонада и искрятся в душе.

Мы уверены: все будет хорошо. Мы проживем сотни лет и никогда не станем старыми, всегда найдем поводы для радости, преодолеем любые трудности.

Мы — искренность, доверие и крепкая дружба на века.

Через каких-то полгода все изменилось, но Стася так и не узнала об этом, до последнего дня оставаясь счастливой.

Именно такой я должна ее вспоминать. И продолжать жить. За двоих.

В этот момент мне кажется, что сестра, где бы она ни находилась, тоже подписалась под этой идеей, и я с трудом справляюсь с ликованием, на которое не имею права.