Ускользающая почва реальности. Сборник - стр. 26

– Вряд ли, – честно ответил Отто. – Но мне доподлинно известно, что они могут его купить в любой день в году.

– Купить… – презрительно ответил Альберт, затянувшись папиросой. – Эдак никакой туалетной бумаги не хватит. Да и большое дело купить… никакого удовольствия нет, когда можешь получить что угодно в любой момент. Дефицит – вот двигатель наслаждения! Вот то, что заставляет ценить вещи, понимать, что это ВЕЩЬ. А если можно получить что хочешь и когда хочешь, то смысл в этом вообще? Как пакет молока взять за рулон.

Отто думал куда ему пойти и чем заняться дальше. Был уже вечер, свечи догорали, оставляя все мысли о надежде тлеть и превращаться в тягучий воск, затвердевая и застывая на веки вечные. Он пришел в уже знакомый бар, прихватив с собой пару рулонов туалетной бумаги из туалета, оставшиеся из его капиталистической реальности, где они не стояли ничего. Кельнер налил ему пива, за неимением иного. В баре вечером сидело много посетителей с кастрюлями на головах, окончивших свой трудовой день, собирая ракеты, дула и патроны для обеспечения безопасности Рейха. На стене висели часы, которые как будто плавились, растекаясь, хотя было совсем не жарко. Выпивая пиво, Отто обратился к кельнеру.

– Как тебя зовут?

– Франц, – ответил кельнер нехотя.

– Франц, – продолжил Отто, – из чего вообще делают это мясо, не знаешь? Это чистый окорок или туда что-то еще намешивают?

– Шутник вы, герр. Скажете тоже, окорок! Мы же не члены правительства. Но свиные анусы тоже неплохи.

– Так уж ли?

– Но вы же едите! – кивнул кельнер на вяленое мясо в руке Отто.

Отто поморщился, впрочем, продолжил есть.

– И вот за это сражались наши предки и мы готовы умереть? – спросил он кельнера.

– Мы были сильнейшие, а значит лучшие. Мы побеждали всегда и везде.

– И в Первой мировой?

– Вы говорите о войне, когда на нас напала Бельгия, а за ней и весь мир? Нас поработили, но потом мы обрели свободу.

– Свободу или…

– О чем вы, герр?

– Ни о чем. Вы правда думаете, что лучше победа, чем свобода?

– Победа и есть свобода.

– Свобода – понятие относительное, впрочем, как и все. Иногда свобода от иноземцев означает отсутствие свободы любой иной. И наоборот.

– Я не понимаю вас, герр.

– Этого и не следует, – ответил Отто.

– А что вы думаете об истинной свободе? – спросила его девушка с черными короткими волосами, в открытом вечернем платье, сидящая по соседству. Впрочем, Отто заметил, что все платья у всех девушек, как и все брюки и рубашки у мужчин, были одинаковыми. Однако, кастрюли на голове девушки не было.

– Я думаю, что ее нет, – честно сказал Отто.

– Поясните. И поясните так, будто бы вы над всеми нами. Над нашей планетой, реальностью, над всем тем, что мы зовем незыблемым, неоспоримым.

– Хорошо, – такой подход Отто нравился, – если говорить будто бы ничего сущего нет, то я скажу открыто. По сути, открыто говорить можно только лишь подразумевая, что нет ничего сущего, ничего настоящего, никакой «объективной» реальности, иначе тебя осудят те судьи, которые стоят на страже этой «объективной» общепринятой реальности, поддерживаемые широчайшими людскими массами добропорядочных горожан, создающих основы социума и суть того, что принято считать моралью.

– Мораль не имеет ничего общего с нравственностью, – ответила фройляйн лукаво.