Усадьба заложников - стр. 13
– Да, вполне, – кивнул Гуров. – Другой человек, о котором мне хотелось побольше узнать, – это инструктор Женя Самойлов. Но с ним я успел сам полетать на параплане, немного познакомиться. И я сейчас, в общем, представляю, что он за человек. Ваших родных – жены и детей – мы касаться не будем; я считаю, что они вне подозрений. А что за люди эти художники, которых вы пригласили отдыхать в здешних краях? Что они собой представляют?
– Прежде всего надо сказать, что все они талантливые и все очень разные, – отвечал Вершинин. – Начнем с самого успешного из них, с Олега Никитина. Вы его видели, видели его новую работу, даже успели немного побеседовать. Вот давайте не я буду говорить, я вас спрошу: что вы о нем скажете?
Гуров пожал плечами.
– Что я о нем скажу? – произнес он. – Это прекрасный живописец с замечательным чувством цвета. А еще он умеет превосходно строить композицию своих картин. Этот дракон, поднимающийся из глубины ущелья, – это было отлично написано. С интеллектуальным уровнем дело обстоит значительно хуже. В голове у потомка Афанасия Никитина, как я понял, полный кавардак: могучие праславяне, несколько слоев реальности, мистика… Не удивлюсь, если окажется, что он верит в то, что Земля плоская и стоит на трех китах. При этом он человек страшно амбициозный, привык ставить себя выше всех остальных… В общем, довольно гремучая смесь. Но такой человек не станет ползать по крыше теплицы, бить там стекла или устраивать пожар… Нет, это не его стиль. И уж тем более Олег Никитин не станет стрелять через окно в вашу жену. Простите за откровенность, но ваша супруга, как мне показалось, пользуется симпатией со стороны Олега Никитина. И она не возражает против этого…
– Я понимаю, о чем вы говорите, – кивнул миллионер. – Что ж, я тоже не слепой, я заметил, что Ирина неровно дышит к этому пирату от живописи. Но я верю своей жене и твердо знаю, что есть грань, которую она не перейдет. В общем, из ваших слов я понял, что Никитина вы исключили из числа возможных злоумышленников?
– Да, его я, пожалуй, исключил, – согласился Гуров. – Теперь расскажите мне о двух других представителях живописного цеха, которые живут здесь.
– Да, я должен рассказать о Роме Мерцлине и Льве Султанове, – сказал Вершинин. – Извольте. Эти два человека противоположны, как плюс и минус, огонь и лед. При этом Султанов, можно сказать, олицетворяет собой огонь, а Роман – лед. Ну, вы ведь видели, какой он мрачный, неразговорчивый. Его картины похожи на их создателя: они такие же печальные и, так сказать, замкнутые. Роман пишет в основном пейзажи: осенние леса, занесенные снегом московские улицы и дворы, скованные льдом реки… Критики сравнивают его с Левитаном, его так и называют – современный Левитан. А Султанов пишет в основном людей – всякие жанровые сценки, пьяниц, сидящих на лавочках, перепалки в очередях…
– Интересно, где это он в современной жизни нашел очереди? – спросил сыщик. – Мне кажется, их уже нигде не осталось.
– Не скажите! – покачал головой Вершинин. – Остались очереди в театры, особенно на громкие премьеры, на концерты, на какие-то спортивные соревнования… В общем, Султанов пишет современное общество и современных людей. И его картины тоже пользуются спросом, хотя их раскупают не так активно, как полотна Никитина и Мерцлина.