Усадьба Сфинкса - стр. 7

– Ну что? Какие новости? –  наконец прогудел он с вызовом, обдавая меня перегаром.

Я повернулся и посмотрел ему в глаза. Они были выцветшими, как застиранные кальсоны.

– Самые прискорбные. Поделиться?

Он шумно задышал носом, но ему или чего-то недоставало –  алкоголя, тестостерона, а может быть, того и другого, или здравый смысл не угас окончательно под воздействием дешевого виски, или сработала интуиция, или просто ангел-хранитель, напрягшись, оттащил его от неминуемой беды, но он убрался обратно в угол, где и просидел остаток вечера, сжимая челюсти и сверля меня свирепым взглядом.

– Нужно было взять тарелку, вот эту, которую Камилла, по обыкновению, не убрала со стойки, разбить и острым краем полоснуть его поперек физиономии по глазам, –  говорю себе я из зеркала.

– Может быть, он семьянин и многодетный отец, –  неуверенно возражаю я.

– Это и ужасно.

Я не отвечаю и залпом выпиваю коньяк.

– Алкоголь не поможет, –  сочувственно сообщает мне мое отражение. –  Ничто не поможет.

Я это знал. Честно говоря, я вообще не хотел пить каждый вечер, но контекст требовал правдоподобия.

– Такие, как мы, не меняются. Наемные убийцы, завязавшие со своим ремеслом и нашедшие себя в радостях простого семейного быта, встречаются только в кино. Тут как с творчеством: если ты настоящий художник, то не писать, не сочинять, не творить не получится –  или делай то, к чему зовет тебя дар, или он сожрет тебя изнутри.

Это мне тоже было известно. Нельзя сказать, что я не пытался. Однажды на три года мне удалось кое-как выстроить баланс с окружающим миром и создать для себя хотя бы видимость нормальной жизни. Я оборвал все прежние связи и не заводил никаких новых; спрятался от самого себя и от прошлого в дела частного похоронного агента, в житейскую аскезу, в установленный распорядок, в маленький бар, который назначил для себя домом, в придуманную привязанность к девочке-бармену, которую, в сущности, толком не знал, в алкоголь, который в этой системе работал подобно медикаментозной поддержке при терапии. Я почти убедил себя, что могу довольствоваться ничтожно малым в сравнении с тем, что раньше давала мне жизнь. Все рухнуло –  или изменилось, или стало как прежде, –  когда Марину, эту несчастную девушку из бара, зверски зарезали, а я не смог остаться в стороне. Думаю, мне просто был нужен повод. За шесть недель я застрелил троих человек, убил в рукопашной схватке противника, в само существование которого многие не могли бы поверить, а еще одного сжег из армейского огнемета в центре Санкт-Петербурга, вызвав пожар и обрушение целого дома. Я прошел по кроваво-красной цепочке масштабного заговора, следствием чего стали десятки смертей людей влиятельных и богатых, а с самым могущественным и опасным из них, моим бывшим работодателем, нет, больше –  другом, опекуном, почти отцом, я фатально разорвал отношения, обманув и предав доверие. Я мог бы сбежать, уехать, забраться в какой-нибудь сонный северный городишко и жить там во внутреннем изгнании, словно на маяке, но это было уже невозможно. Я снова полной грудью вдохнул ту жизнь, от которой безуспешно пытался бежать, для которой был создан, и отказываться от нее более не собирался.

Поэтому я принял настойчивое предложение о сотрудничестве от одной таинственной юной леди, которую никогда не видел и которой однажды пообещал отомстить за то, что это она, будто хитроумный закулисный распорядитель кровавой пьесы, жестоким и хитроумным образом вернула меня обратно в мир смерти, тайн и насилия. Я был зол на нее не столько из-за Марины, растерзанной на заднем дворе бара, сколько из-за того, что чувствовал себя дураком, которым манипулировали в собственных целях, а такого я не прощал никогда и никому. Хотя, если быть откровенным, мне стоило быть за это признательным. Так леди Вивиен стала моим новым поставщиком наркотика, составляющего суть и страсть моей жизни, и нанимательницей, отправившей меня в Анненбаум.