Усадьба Сфинкса - стр. 4
Похоже, во мне все-таки оставалось куда больше жизни, чем я полагал.
На обратном пути я обыкновенно обедаю в торговом центре у гостеприимных узбеков, а потом на некоторое время возвращаюсь обратно в квартиру, чтобы как-то скоротать время до вечера. Иногда я смотрю какой-нибудь фильм на ноутбуке, но стараюсь пользоваться им пореже: когда наступит время, на моем компьютере и на телефоне должно сохраниться как можно меньше любой информации. Поэтому чаще я беру наугад книгу из довольно обширной библиотеки, явно собранной еще родителями нынешней хозяйки квартиры, а потом брошенной за ненадобностью. Так я прочел что-то из «Проклятых королей» Мориса Дрюона, а сейчас взялся за «Диалоги» Платона.
«Обрати внимание на следующее: потому ли боги любят благочестивое, что оно благочестиво, или оно благочестиво потому, что его любят боги?»
Я смотрю в окно и думаю, что на самом деле настоящие боги не любят ничего и никого.
К вечеру дождь кончился, и расступившиеся ненадолго тучи пропустили последние косые лучи уходящего солнца. Осенний закат, холодно-нежный, будто влюбленный нарцисс, наполнил древесные кроны золотистым сиянием. Когда я выхожу на улицу в сумерках, окна домов светятся уютным желтым и теплым красноватым светом, словно окошки сказочных домиков на иллюстрации в книге волшебных историй. Я вспоминаю, что в одном из северных языков есть специальное слово, обозначающее погоду, которая лучше выглядит из окна, и думаю, что нужно придумать еще одно, называющие вот такие завораживающе таинственные и уютные с виду дома, на которые предпочтительно смотреть издали. Снаружи кажется, что за желтоватыми шторами тикают часы в тишине кабинета, вдоль стен которого протянулись полки с самыми интересными в мире книгами; что в гостиной за круглым столом под абажуром собрались три поколения дружной семьи; или что просто кто-то пьет чай в маленькой кухне и улыбается своим мыслям. Но не дай бог действительно оказаться внутри: обшарпанные стены, тараканы, грязь, вонь и убогий быт, в котором от застарелой бедности и безысходности давно махнули рукой на опрятность; детские коляски в пропахших сыростью и кислятиной коридорах; некрасивые, раньше времени увядшие женщины, старики, доживающие век через силу, и сутулые, злые мужчины, довольствующиеся тем, что дают. Иногда я встречаю их во дворах, ловлю на себе косые злобные взгляды, и тогда сбавляю шаг, смотрю в ответ, но они сразу опускают голову и быстро проходят мимо. Однажды я гулял вечером, и у входа в один из деревянных бараков заметил двух полицейских, – рослых, распухших от тяжелых бронежилетов, с большими круглыми головами шлемов, как будто некомическая пародия на Труляля и Траляля. С ними были еще двое: высокий, костистый широкоплечий мужчина с взъерошенными волосами, похожими на иглы дикобраза, и рослый юноша в куртке-бомбере поверх ярко-желтого спортивного костюма. Покосившаяся входная дверь барака была приоткрыта, на пороге стояла женщина с опухшим лицом и жирными волосами, забранными в пучок. Голоса полицейских гудели неразборчиво, женский срывался на визгливые ноты:
– Нету никого! Всех забрали уже! Кто еще вам нужен?!
За ее спиной в грязном сумраке виднелся детский трехколесный велосипед. Когда я проходил мимо, все замолчали и повернулись ко мне. Я немного сбавил шаг, чувствуя спиной внимательные взгляды, но, вопреки ожиданиям, никто меня не окликнул…