Усадьба Сфинкса - стр. 26
Первый раз я очнулся от нежного, будто лед, прикосновения ко лбу. Я вздрогнул; это было стекло задней дверцы машины, к которому я прислонился гудящей от боли, горячей головой, когда автомобиль качнуло на повороте. За окном на фоне безжизненно серого ночного неба мелькали черные зазубренные очертания темных елей. Внутри пахло дорогой кожей салона и разгоряченными после драки людьми. Справа, притиснув меня мощным бедром, скалился Петька. Большие зубы в сумраке отсвечивали темной охрой, глаза были похожи на белки вареных яиц. За ним виднелся профиль острого личика Василия Ивановича, словно вырезанный из черной бумаги. В зеркале заднего вида я поймал взгляд задумчивых глаз Графа, сидящего за рулем. Парень с длинными волосами сидел рядом с ним и, повернувшись, смотрел на меня. Все было неподвижно, как будто я вдруг оказался в какой-то фантасмагорической кунсткамере или музее восковых фигур. Я пошевелил руками: они были связаны у запястий жестким пластиком строительных стяжек. Петька заметил мое движение и ожил:
– Что, очухался, землячок? Не скучай, недолго осталось. Сейчас доедем до места, там и закопаем тебя. Весной подснежниками взойдешь.
Он угрюмо расхохотался. Я знал, что это вранье: если бы меня хотели убить, то пристрелили бы прямо в «О’Рурке» без лишней канители, – но ничего не ответил. Мне было холодно и клонило в сон.
Второй раз я пришел в себя от того, что меня выволакивают из машины. От порыва промозглого ветра стала бить крупная дрожь. Перед глазами кружились размытые пятна. Я упал на колени; мне рывком помогли встать. Под ногами был мелкий гравий. Подобные голубым звездам, светили беспощадно яркие автомобильные фары, острые неровные тени чернели, как дыры в ткани мироздания, ведущие на его потустороннюю изнанку, так что было неясно, где стена непроницаемой ночной тьмы, а где стены каменной кладки. Я успел различить блеск стекол в высоких окнах, обширный двор и неправдоподобно огромную громаду, похожую на исполинский замок, закрывающую полнеба. Потом Петька схватил меня за воротник и потащил к черному провалу открытой двери, рядом с которой уже стоял Граф. В темноте мелькали желтые лучи ручных фонарей, мы долго брели через мрак, а затем поднимались по широким, неровным и гладким ступеням; Граф шел впереди, а позади кряхтел Петька, помогавший мне жесткими тумаками. Потом во тьме что-то лязгнуло и загрохотало, как будто по камню протащили длинную железную цепь, и дальнейшее снова скрылось в сумраке забытья…
Голова болела, но не слишком. Руки были свободны, хотя на запястьях болезненно краснели следы от пластмассовых стяжек. Я кое-как сел, размял руки и плечи, проверил карманы измятого, покрытого сероватой пылью пальто: они были пусты – ни бумажника, ни телефона, ни ключей от квартиры. Все шло по плану.
Я находился в обширном помещении с неровными серыми стенами и полом, вымощенным каменными плитами, разделенном на две части железной решеткой. Из узких, похожих на бойницы окон под потолком сочился тусклый дневной свет. Я мог бы дотянуться до них, но выбраться бы все равно не удалось: нижний край проема был скошен, а из кирпичной кладки внушительных стен поверх покрытых грязными разводами стекол торчали заостренные стальные штыри. На моей половине было совершенно пусто, отсутствовал даже деревянный настил, только стояло неопрятного вида жестяное ведро, из чего я сделал вывод, что это место вряд ли постоянно используется как тюрьма, а если тут и держат кого-то взаперти, то по случаю и очень недолго. В дальнем углу, метрах в десяти от решетки, под полупрозрачным пластиком различимы были сваленные в кучу доски и слежавшиеся бумажные мешки с окаменевшим от времени содержимым. Слева в стене виднелся широкий проход.