Хилую деревню первый снег занес —
Брошенные хаты, церква, да погост.
Не идет работа, не крепка рука,
Что-то червем точит сердце мужика.
На задах, у клёна, ждут, махру смолят.
Драные фуфайки, бегающий взгляд…
Быстрый топот – третий обогнул сарай.
Клекот из утробы: – Ну, принес? Давай!
И бутыль по кругу, горло – прямо в рот.
Так сосет сивуху конченый народ.
Вера – сила жизни, истина, ответ,
Но ты станешь тварью, коли Веры нет.
Если нету Бога, значит можно брать:
Грабь, бухай, насилуй – некому карать.
Вот оно – простое счастье упыря.
А чего мудрить-то? Все и так зазря.
Всех положат в землю, коль придет конец.
И никто не спросит: чистый иль подлец.
И семья – по боку, на детей – плевать.
Там одни проблемы, тут же – благодать.
Жри ее, не бойся. Дальше – нипочем.
Был ты человеком, станешь поросём.
Ну а может – волком: хищным, лютым, злым
Эх, раскинь-ка душу, там и поглядим.
Кончили, икая, разбрелись в народ.
Но неймется Мишке – тот домой идет.
И не спится бесу – он на кураже.
Рвется гниль наружу в пакостной душе.
Тихий лай дворняги, а в ответ – пинок.
Кубарем в канаву падает щенок.
Вот родная хата, тут лишь повод дай…
Только вякнет кто-то – рви, души, хватай!
И идет потеха, что удар – с плеча.
Под хмельным угаром – рыло палача.
Сын родной – Валютка взглядом душу пьет,
А ведь все запомнит, подрастет – убьет.
***
Шумное дыханье, горькое, свое.
Мозг, как наковальней, плющит забытье.
И покой по хате – вырубился гад.
Только ночь, а утром снова будет ад.
Но не сбылись страхи бездны на краю —
Солнце пощадило бедную семью.
Скот, что мучил близких, тот, что был постыл,
Захлебнувшись рвотой, к полночи остыл.
Кончена судьбина, ну а что там ждет:
Жажда или пытки – Высший разберет.
Тень-душа очнется, у златых ворот…
Рай ему заказан, кто же отопрет?
Нет, ему пониже, где погорячей,
Отольются слезы тех, кто был слабей.
Лишь отец, померший пару лет назад,
Спросит: – что ты делал, кто тебе был рад?
А в ответ – быдлячий взгляд из-под бровей:
– Я не знаю, батя. Как во сне, ей-ей…
И никто не вспомнит, только мать одна.
С облегченьем всхлипнет битая жена.
Тощие детишки выдохнут с трудом:
Больше тятьки нету, светел стал их дом
6.
На здоровяка было жалко смотреть: поникший, сгорбившийся, с потухшим взглядом, дрожащей губой, он с трудом сдерживал слезы.
– Время прошло, у тебя уже своя семья. Скажи честно: кем ты стал в итоге – таким же, как он, а может и похлеще? Нечего ответить? Ну и правильно. Что тут скажешь? А теперь прикинь: ежели ты через отцовские побои превратился в конченого отморозка, думаешь, с Димкой по-другому будет? Нет уж, история всегда повторяется, уж поверь. Знаешь, кем он вырастет – подобным тебе, только злее в десять раз, и тьму эту он в мир принесет, за свои страдания на других сторицей отыграется. Подумай, сколько лиха совершит твой сын в будущем.
Молчание, только неровное хриплое дыхание никудышного отца нарушает тишину.
– Так вот, Валентин, знай, люди разные бывают, одни слабенькие, а другие с таким стержнем рождаются – не согнуть. Если на человека давить каждый день, как ты на своего ребенка, одни ломаются, а другие, как Димка твой, только крепче становятся, но и злее, жестче, вот в чем проблема – ты уродуешь его личность. Хочешь, расскажу, как жизнь твоя повернется в будущем, один из двух вариантов?
