Унесенный - стр. 9
"Сожалею, что ты меня до сих пор не понял, что я есть за человек. Коля Ермолаев".
И еще, и еще пожелтевшие фотокарточки, порванные с боков.
Человек по природе добр! Они оказались не такими страшными дядьками, кого он встречал в реальности и представлял по книгам о жестокости революций и войн, – внушительными и чужими, кроме, конечно, родителей, совсем своих и не имеющих ничего необычного. В них оказалась наивная притягательность и нежность, несовместимая со страшным временем войн и голодной жизни. Что это означает? – думал он привычным вневременным сознанием юнца. – Древнее, сущностное доверие между членами племени? Фон человеческой истории? Мистическое чувствование живого, возникшего, вероятно, из глубин космоса?
Вроде бы, он нашел смысл всей жизни, но все время продолжал искать – что? Поглощал книги в большой отцовской библиотеке и поверял чужими смыслами, раздумывая в дневнике, – мучился еще какими-то уточнениями. С упоением прочитал логотерапевта и экзистенциального психоаналитика Виктора Франкла, пережившего Освенцим: Главное – сделать жизнь осмысленной. Ценности не зависят от меня, а значит и высший смысл вне меня, как верующие видят смысл в Боге. Только высший смысл для каждого конкретный, его ищет каждый индивидуально, для себя. Выстоять в концлагере Франклу помогла любовь к матери.
Найденный в детстве смысл оборачивался отрезвлением, и приходилось снова искать (признак неустойчивости найденного). Можно стать на вершину осмысления себя и роли истории, чтобы не погибнуть в освенцимах, но и это не решает проблемы. За этим должен быть высший смысл, который религии, например, находили в божественности бытия.
Он не понимал, почему был занят изнурительным перемалыванием словесного вороха в поисках смысла жизни, изредка бессловесно вспыхивающего на мгновение, – и мимо его постоянно устремленного куда-то взора проходила чудесная жизнь, все милые сердцу нормальных людей мелочи быта, картины природы, здоровье, веселость.
Молодость его была насыщена отчаянием, счастьем и неприятностями (судя по оставленному дома дневнику).
Отчаяние юношеского одиночества было в институте. Когда он «расписался» со студенткой, наступило счастливое нищенство вдвоем.
Непонятная связь с женщиной – нечто, обостряющее боль ревностью, что, наверно, и есть любовь. Женщину любят, когда чувствуют ее холодность, и это возбуждает ревность к некоему чужому мужику, склонившемуся над ней целуя, который, возможно, есть не только в его, но и ее воображении. А если на самом деле? На этом попался Маяковский, которого привязала к себе Лиля Брик своей подозрительной, вливающей горечь холодностью.
Даже если муж прожил с нелюбимой женой много лет, и она стала привычной и по-настоящему родной, мысль о ее любовнике, воображаемом или нет, пронзает болью.
У него с ней не было одинаковых воспоминаний, она помнила мелочи, вроде посещения магазина когда-то, в каком-то году. В ней это было обаятельно, и он с удовольствием подыгрывал ей. Не видел, какая она – молодая, красивая или уставшая и немолодая. В ней всегда светится нечто большее, чем молодость – глубинная правдивость души и благородство жертвенности, долга перед близкими, которым она отдает жизнь.
Они жили рядом, физически заботясь, больше она, но духовно не знали друг друга, может быть, лишь догадывались. Тут нет ничего странного, большинство людей живет рядом всю жизнь, и не знают друг друга. Зато узнавал в ней желанную женщину сразу.