Улисс - стр. 63
Бедняга Дигнам, его последнее возлежание на земле в этом ящике. Если вдуматься, страшная трата древесины. Вся в труху. Могли бы изобрести элегантные носилки с перекидной панелью, опускать их туда. Ещё чего, сразу пойдут возражения, а вдруг уложат рядом с кем-то не тем. Они ж такие переборчивые. Положите меня в родимой земле. Горсть праха со святой земли. Только мать и мертворождёного ребенка всегда хоронят в одном гробу. Смысл понятен. Понимаю. Оберегать его до крайней возможности, даже в земле. Дом ирландца его гроб. Бальзамирование в катакомбах. Мумии. Та же идея.
М-р Цвейт стоял поодаль сзади, держа шляпу в руке, считая непокрытые головы. Двенадцать. Я тринадцатый. Нет. Тот малый в макинтоше тринадцатый. Номер смерти. Когда, чёрт возьми, он примазался? В часовне его не было, могу поклясться. Глупый предрассудок, насчёт тринадцати.
Отличный мягкий твид на этом костюме у Неда Ламберта. С оттенком лилового. И у меня был такой же, когда мы жили на Ломбард-Стрит. В своё время он был любитель пощеголять. Менял по три костюма на дню. Надо бы отнести тот мой серый костюм Месиасу, чтоб перелицевал. Что такое? Так и есть: он его перекрашивал. Его жене, хотя, я забыл – у него нет жены, или, там, экономке надо повыдергивать вон те ниточки.
Гроб погрузился, опускаемый мужчинами, что стояли враскорячку по краям. Вытащилии верёвки и все обнажили головы. Двадцать.
Пауза.
Если б все мы вдруг стали кем-то другими.
Вдали проревел осёл. К дождю. Ослы совсем даже не. Говорят их не видали издыхающими. Стыд смерти. Прячутся. И бедный папа тоже.
Тихий нежный ветерок обвевал обнажённые головы, нашёптывая. Шептанье. Мальчик в изголовьи могилы держал венок обеими руками, смирно взирая на чёрный провал. М-р Цвейт шевельнулся за спиной дебелого добряка смотрителя. Хорошо сшит пиджак, прикидывает, наверно, кто из присутствующих пойдет следующим. Что ж это просто долгий отдых. Ничего не чувствовать. Ощущается лишь сам момент. Должно быть чертовски неприятно. Сперва не можешь поверить. Наверно, ошибка вышла: не того. Загляни в дом напротив. Погоди, я же хотел. Я ещё не. Потом сумеречная камера смерти. Света им хочется. Шепчутся вокруг тебя. Может позвать священика? Затем мысли идут вразброд. В бреду выбалтывает всё, с чем таился всю свою жизнь. Предсмертная борьба. Какой-то сон у него неестественный. Оттяни-ка нижнее веко. Проверяют: нос заострился, челюсть отошла, пожелтели подошвы ступней. Выдерни подушку и прикончи на полу, всё равно обречён. Дьявол на той картине про смерть грешника показывает ему женщину. А тому до смерти охота облапить её. Последний акт ЛЮЧИИ. Ужель не свижусь я с тобою? Бац! испустил дух. Кончился наконец. Люди малость о тебе посудачат: забудут. Не забывайте молиться о нём. Поминайте в своих молитвах. Даже и с Парнелом. День плюща отмирает. Потом и их туда же: валятся в яму, один за другим.
Помолимся теперь за упокой его души. В упованьи, что лучше ей стало и в ад не попала. Приятная перемена климата. Со сковородки жизни в огонь чистилища. Он когда-нибудь задумывается, что и его ждёт яма? Говорят, напоминание, когда на солнцепёке вдруг дрожь проймет. Кто-то на неё наступил. Уведомление через посыльного. Где-то рядом с тобой. Моя там, к Фингласу, участок, что я купил. Мама, бедная мама и маленький Руди.