Улица свежего хлеба - стр. 21
– Конечно, – голос прозвучал слишком мягко для того, что творилось внутри.
Она вспомнила документы, которые изучала ночью: сотые доли процента, изменённые в расчётах нагрузок. Микроскопические цифры, способные обрушить мост или превратить вентиляционную шахту в смертельную ловушку. И всё это – почерк человека перед ней, его холодный, расчётливый саботаж.
Шаров, несмотря на свою неуместную болтовню, хотя бы казался… человечным. Гребенкин же напоминал хищника, затаившегося в камышах. Его взгляд скользил по её лицу, шее, рукам – изучал, взвешивал, словно пытался понять, насколько она опасна.
– Вам холодно? – он вдруг спросил, заметив, как она непроизвольно провела ладонью по коже руки.
Она промолчала. Гребенкин наклонился вперед, его тень накрыла стол, словно крыло хищной птицы. В глазах вспыхнул холодный огонь – не праведного гнева, а обиженного самолюбия.
– Я – автор этого проекта. Каждая балка, каждый расчёт… – его пальцы сжали салфетку, превращая её в комок, – …выходили отсюда. – Он ударил себя в грудь, но жест вышел театральным, как у плохого актёра в дешёвом детективе.
Забава почувствовала запах его одеколона – что-то дорогостоящее, с нотками дубового мха, но под ним сквозила едва уловимая вонь пота. Стресс. Ярость. Страх.
– Почему вы передали права компании?
Он откинулся, будто получил лёгкий удар в солнечное сплетение. Его рука потянулась к бокалу, но остановилась – пальцы дрожали.
– Трудовой договор. Я не проверял… – его усмешка была похожа на оскал, – …мелкий шрифт.
Тень пробежала по его лицу, когда он произнёс «мелкий шрифт» – словно это была не метафора.
Гребенкин медленно выдохнул, и его дыхание пахло дорогим виски и чем-то металлическим – словно он разгрыз монету. Его пальцы разжали салфетку, и она упала на стол, как белый флаг, но в глазах не было капитуляции.
– Вы осознаёте, что внести изменения в готовый проект непросто, даже зная, где необходимо исправить?
Он не ответил сразу. Вместо этого достал из внутреннего кармана пиджака серебряный портсигар, щёлкнул его открыть. Внутри лежали сигареты «Петр I» – те самые, что курил её отец в 90-е. Забава почувствовала, как по спине пробежал холодок.
– Конечно, мне это известно. – Он прикурил, выпустил дым колечком, наблюдая, как оно расплывается над её головой. – На кону моя репутация. Вам нужно будет изменить лишь одну… крошечную цифру. И всё.
Его палец с сигаретой описал в воздухе маленький круг – точку в бесконечном уравнении, которое могло превратить здание в могильник.
Забава вдруг поняла: он не просто мстит. Он играет в бога с десятичными дробями.
Гребенкин замер на секунду, его пальцы сжали сигарету так, что табак посыпался на стол, как пепел прошлых ошибок. В глазах вспыхнуло что-то настоящее – не расчет, а отчаянная, почти детская вера в то, что его ещё можно спасти.
– Полгода назад мы основали бюро. Если сейчас грянет скандал… – его голос сорвался, будто зацепился за что-то внутри, – …мне предложат разве что подносить линейки помощникам. Вы же знаете, как это работает. Ваш отец…
Он не договорил, но Забава почувствовала, как в висках застучало. Да, знала. Помнила, как отец сжигал чертежи после того провального моста в Нижнем. Помнила запах горящей кальки.
– В «Доме» нет вакансий для специалистов, – её голос прозвучал резко, как удар рейсшиной по чертёжной доске.