Улица Полумесяца - стр. 41
– И всем ентим он занимался, уж будьте покойны, самолично, – прибавила служанка. – Частенько запирался в особой комнате, той, что в самом подземелье. Тама у него как бы лаболатория, полно каких-то химичеств. Запашок у них, правда, мерзопакостный. Токмо он никогда меня туда не пущал, чтобы я ненароком не наделала себе беды. Упаси боже рассыпать там какой порошок, можно и умом тронуться!
– А он хранил здесь какие-то готовые фотографии? – спросил суперинтендант, с любопытством окидывая взглядом студию. – Те, что сделал недавно или в последние дни?
– Ну да, вон в тех ящщиках. – Женщина показала на большой застекленный шкаф, стоявший слева от Питта.
– Отлично, спасибо.
Полицейский открыл дверцы и, по очереди выдвигая ящики, занялся изучением снимков, внимательно разглядывая каждый. На первом была запечатлена изумительная особа в экзотичном наряде и с бусами на шее. Ее рука касалась красивой корзинки, сплетенной из пальмовых листьев рафии, из которой выползала на редкость натуральная змея. Эта фотография притягивала взгляд, причем даже не тем, что навевала воспоминания об эллинистическом периоде Египта, что, вероятно, входило в замысел заказчицы, а завораживающей игрой светотени на лице, подчеркивающей его властность и чувственность.
На второй фотографии стоял молодой мужчина в образе, как подумалось Питту, святого Георгия. Он был облачен в блестящие доспехи и вооружен мечом и щитом. Рядом с ним на столике гармонично поблескивал шлем. Лучи света играли на изгибах металлического нагрудника и отражались в его бледных глазах и белокурых волосах, увенчивая эту красивую шевелюру небесным ореолом. Изображение наводило на мысль не о воинственном рыцаре, но о мечтателе, готовом к сражению на духовном поприще.
Третья фотография подчеркивала внутреннее тщеславие личности изображенного на ней человека, четвертая – безмятежность и добродушие, пятая – своеобразное сибаритство, хотя все эти качества замечательно маскировались атрибутами фантазийных и богатых декораций, словно их стремились скрыть от менее восприимчивых глаз.
Томас проникся новым, более глубоким уважением к этому фотографу и осознанием того, что таким тонким пониманием человеческой натуры и отображением ее с поразительной выразительностью Кэткарт мог спровоцировать появление как врагов, так и друзей.
Закрыв шкаф, Питт повернулся к миссис Геддс, и в этот момент кто-то позвонил в дверь.
– Мож, мине лучше спустицца и открыть, – предложила женщина, глядя на полицейского в ожидании распоряжения. – Надо ль сказывать, шо мистер Кэткарт помер?
– Нет, пожалуйста, пока не говорите, – быстро сказал Томас. – Хотя я надеюсь, что это явился констебль из местного полицейского участка. По меньшей мере в порядке любезности я должен сообщить им о случившемся, а если убийство действительно произошло в этом доме, то им придется тоже расследовать преступление.
Если ему повезет, то местная полиция будет настаивать на передаче им этого дела. Теперь было вполне ясно, что французское посольство тут ни при чем, и поэтому у Питта не было причин самому искать виновных.
В дом действительно вошел местный констебль, невзрачный, но приятный мужчина средних лет по фамилии Баклер. Суперинтендант коротко изложил ему имевшиеся на настоящий момент сведения. Он описал даже более зловещие подробности, предварительно извинившись перед миссис Геддс. Если Баклер был способен помочь в дальнейшем расследовании, то он должен узнать все существенные детали.