Украду тебя у судьбы - стр. 19

– Не нужно уговаривать меня увидеть тебя другой, – улыбается Андрей и присаживается рядом. – Ты просто не можешь видеть себя со стороны. И слишком строгая, как учительница. Жизнь никогда не идёт прямо, Ива. Всегда петляет, делает повороты, обдаёт грязью, а то и стены подсовывает, о которые ты если не разбиваешься насмерть, то долго приходишь в себя. Давай не будем спорить. Ты неидеальная, я не совершенен. Но ты моё несовершенство видишь не так, как я. А я твою неидеальность воспринимаю по-своему. Это нормально. Иначе мы бы не столкнулись. Прошли мимо. Не стали бы разглядывать друг друга.

– А ты для себя всё решил, Андрей? – спрашиваю и замираю. Сердце гулко стучит, убыстряя бег. Мне кажется, он слышит его нестойкое трепыхание.

– Да. Иначе меня бы не было здесь.

– Я хочу рискнуть. Попробовать, – облизываю сухие губы. – Я приму тебя таким, какой ты есть.

10. 10. Никита Репин и Ива

Никита

Он бесцельно смотрит в окно. Там уже не видать ни зги. Но какое это имеет значение, если мрачные мысли овладевают сознанием и мешают дышать.

Телефонный звонок рвёт нестойкую тишину.

– Никита, сынок, как ты?

Он прикрывает глаза, вслушиваясь в родной голос. Если его кто-то любил искренне и по-настоящему, то это Тата. Он звал её так всегда. Мамой. Татой. Не задумываясь. Никого нет роднее. Разве что бабка Кудрявцева любила его нежно. Жаль, что всё так получилось. Из-за проклятых денег. Или из-за про̀̀̀клятых. Никите никогда не хотелось в этом разбираться.

Он и деньги-то не любил. Может, потому что их всегда было слишком много. Эдакий здоровый философский пофигизм. Печаль лишь в том, что ему никогда не приходилось бедствовать. Возможно, придётся. Готов ли он? Не понять. Пока не попробуешь.

Ему не страшно остаться ни с чем. Ему страшно, что за всем этим стоят искалеченные человеческие судьбы.

– Всё хорошо, мама. У меня всё хорошо?

– Не сердись на отца, прошу. Ты же знаешь: он на пределе, нервничает, а ему нельзя – сердце. Всё это ужасно, и пока никакого просвета.

Тата всегда его защищала. Он не видел ещё такой самозабвенной до отречения любви. Мать верила ему настолько, что готова была и прощать, и закрывать глаза, и делать вид, что ничего не видит, не слышит, не понимает.

А может, она действительно не замечала недостатков. Просто любила его, как есть. Для неё отец – абсолют. Самая большая величина. Ради него она готова терпеть, мучиться, оправдывать. Любые его поступки оправдывать, вплоть до неблаговидных.

– Я не сержусь.

Он и правда не злится. Ему его жаль. Этого ещё красивого и статного мужчину, что мог бы быть счастлив, но ему вечно чего-то не хватает. То ребёнка. То славы. То денег. И каждый раз находится что-то ещё, что мешает ему просто улыбаться и радоваться каждому дню. Никита никогда этого не понимал.

– Как девочка? – в голосе матери тревога. Никита знает: Тата искренне волнуется. Ей не безразлична дочь её родного брата. Но из них двоих она, естественно, выберет отца. В этом нет никаких сомнений. – Может, стоило ей всё рассказать?

– Не вздумай этот вопрос задать отцу, – кривит он губы. – Я бы не хотел, чтобы она ушла под лёд или попала под машину. Или как ещё избавляются от неугодных?

– Зачем ты так? – в интонациях Таты – упрёк. Ей либо никогда не понять, либо она никогда не признается, что балансировать на краю – невозможно. Как и метаться между двумя дорогими людьми – сложно.