Уходящий тропою возврата - стр. 9

У открытых ворот укрепления хазар встретил крепко сбитый витязь, молодой, но с повадкой умудренного опытом воина, одетый в кольчугу, с саблей у левого бедра. Рассмотрев приезжих, оскалился белозубой улыбкой. За его спиной стояли воины в доброй броне, со щитами в руках, такие же молодые, как и воевода.

– Никак в гости пожаловал? – Витязь шагнул к соскочившему с лошади шаду, облапил его крепкими руками, прижимая к груди, похлопал по спине ладонями удивленного таким приемом Савара. – Да ты никак и не помнишь меня, княжич? Я – Людогор, пятидесятник в сотне Горбыля. Ну, вспомнил? Я-то тебя сразу признал, еще только с вышки глянул, понял, кто к нам пожаловал.

Савар, присмотревшись, вспомнил, улыбнулся в ответ.

– Ну, здравствуй княжич! С какими вестями к нам в Рыбное?

– Беда у нас. Чужая орда в степи. Нет больше моего рода. А на Русь по лету они тоже в набег придут. Нам бы к вашему сотнику попасть, языка везем.

Кипчакские кибитки не похожи на телеги купцов. Одна кибитка – это дом на колесах, двигающийся по степи. Кибитки целого рода, если поставить их в круг, образовывали целый город, быстро вырастающий в любом месте и также быстро исчезающий, скрипя колесами при переезде по ковыльному морю на новое место стоянки, попутно выпасая перегоняемые стада скота. Дворцы на колесах тащили десятки быков, с усилиями движущие огромные платформы на больших, оплетенных прутьями колесах. Стены кибиток плетением сходятся вверх, к своеобразному отверстию-трубе, обтянутые белым и черным войлоком, пропитанным снаружи известкой и жиром, чтоб войлок не набирал влагу от дождя и сырости. Здесь же, на платформах, установлены короба с домашней утварью и оружием. При длительных остановках кипчаки снимают свои дома с платформ и устанавливают за ними, превращая платформы в стены крепости. При кочевье в кибитках жили женщины с детьми. Мужчины двигались верхом на лошадях, в седлах же передвигались и молодые женщины. Незамужние, они до рождения детей были на положении воинов, а при боестолкновениях с противником вступали в бой, неся все тяготы войны.

Орда, словно сухие шапки перекати-поля, носимые ветром по степи, следовала по чужим землям, захватывая и убивая людей другой крови, без зазрения совести предаваясь грабежу, возводя его в закон жизни. Вот и сейчас хан Баркут вел орду по степи, выдавливал печенегов с насиженных мест, твердой рукой уничтожая непокорных. Его орда вступила в степные пределы племени, когда-то руководимого старшим князем Кулпеем, погибшим при набеге на южные рубежи Руси.

Теперь уже новый, молодой князь Хабул попытался преградить путь захватчикам. Само племя за время, истекшее с момента гибели основной части воинства, так и не смогло оправиться от потерь. Молодые, выросшие за восемь истекших лет после войны, не превратились в степных волков, скорее стали простыми пастухами. Больших набегов на Русь Хабул, помня о случившемся с дедом, так и не провел. Те, кто самостоятельно под руководством малых князей попытался сходить за речку к соседям, так и не вернулись, будто и не было их никогда на свете. Измельчало племя, уменьшилась численность родов, как, впрочем, и поголовье скота в стадах.

Получив весть о нарушении границ кочевья чужаками, Хабул вывел навстречу врагам восемь тысяч воинов, все, что смог собрать за короткое время. Вступил в бой. Это было похоже на избиение младенцев. Имеющие немалый боевой опыт кипчаки окружили печенегов, разбили на голову. Лишь немногим удалось прорваться через вражеские порядки и уйти в степь. Отрубленную голову печенежского князя старейшина Джарбаш, взяв за волосы, бросил к ногам ханского скакуна.