Удар змеи - стр. 27
– Сколько у тебя детей ныне, княже? – спросила Варя.
– Трое. Старшие девочки, и сын уже ходит.
– Трое, значит, – повторила она, возвращаясь к столу. – Счастливый. Я ведь все понимаю, княже. Я девка дворовая без роду и племени, ты барчук. У меня лишь любовь, а за княгиней твоей – и титул, и земли, и узы кровные. Тут и не захочешь, а десять раз подумаешь. Коли же отец с матерью решили, и вовсе делать нечего. Понимаю, не виновен ты. И боярин с заботой ко мне… А все равно здесь, в сердце, колет и колет. Колет и колет…
– Варя, Варенька, ты чего? – Он успел вскочить и прижать ее к себе, чтобы не увидеть женских слез. Лишь ощутил, как вздрагивает Варя в крепких объятиях.
– Теперь и вовсе одна… – выдохнула она ему в шею. – Такая вышла забота.
– Не нужно быть одной, – ответил он. – Ты ведь не холопка, человек свободный.
– А не люб мне никто более! Все мы, бортниковы дети, однолюбы! – со злостью стукнула она кулаком ему по спине. Удар получился ощутимым: работа с ухватом накачала женщине крепкие мышцы. Андрей сразу пожалел, что снял зипун, а поддоспешник оставил дома.
Тут в доме хлопнула дверь – и Варвара тут же отпрянула, утерла глаза, наклонилась к горячему горшку.
– В Москву поехали, там одна не будешь.
– С женой твоей под одной крышей жить? Смотреть, как ласкаешься с ней, милуешься, как в опочивальню ведешь?
– Значит, отказываешься? – Хождение по кругу Андрею начало надоедать.
– Думаю, – пожала плечами хозяйка.
– Пятнадцать яиц, – сообщил, входя в комнату, паренек. – Я их в сенях в корзину сложил. Жеребца в конюшню отвел, холодно все же на улице. Красавец конь!
– В конюшню? – переспросил князь, наклонился к слюдяному окошку. – Заболтались мы, Варя. Смеркается. Где стелить мне станешь, красавица? Ехать мне, похоже, уже поздно. Что за места возле твоего хутора, я не знаю, в темноте недолго и заблудиться.
– На сеновале и дворе ныне холодно, там тебя, княже, не оставишь. В светелке своей постелю, за печью, – решила женщина. – Там тепло и тихо. И с утра не потревожу, как затапливать начну.
– Стели, – кивнул Андрей. – День у меня сегодня был длинный, а ночь короткая. Пожалуй, прямо сейчас и лягу.
– Сейчас, токмо лампу запалю.
Закуток за печью оказался весьма уютным. Без окон и всего пять на пять шагов, но зато большую его часть занимала пахнущая полынью постель, а близкая стена выбеленной печи обещала обеспечить теплом на всю ночь. Андрей с наслаждением разделся – устал за время путешествия на привалах в одежде спать, – вытянулся на травяном тюфяке, укрытом свежей простыней, и почти мгновенно провалился в небытие. Князь и не заметил, сколько прошло времени, прежде чем зашуршало сено и тюфяк сгорбился, выталкивая его из сна в реальность.
В светелочке было темно, темно непроглядно. От печи тянуло жаром, и он, не поняв поначалу, в чем дело, отпахнул одеяло, повернулся на спину, раскинув руки, – и попал пальцами в живое тело. Андрей приподнялся, повел ладонью дальше по тонкому сатину. Мягкая нога свешивалась вниз. Он скользнул рукой в другую сторону: вверх, по горячему бедру, попал на мягкий бок и двинулся выше, по ребрам, пока пальцы не обняли горячую грудь.
– Не нужно, княже, не балуй, – попросила женщина, но руки не оттолкнула. – Я все думу думаю. Нельзя никак хозяйство налаженное бросать. Жаль отдавать в руки чужие, ведь попортят все! И Василию Ярославовичу помочь хочется.