Ученица Калиостро - стр. 42
– Обожает играть на скрипке…
Это было уже занятно.
– А еще приметы?
– Нос, – немного помолчав, ответил Шуазель. – Этот человек почти лишен переносицы, однако его нос не является продолжением лба, как у греческой статуи, а образует с ним угол, вот такой…
Повар взял вилку и начертал на грязной тарелке профиль – действительно необычный.
– Еще?
– У всякого, кто пьет или страдает почками, бывают мешки под глазами. А у фон Дишлера они замечательной величины и как бы двойные. И цвет лица нездоровый.
– Еще?
– Ростом с меня.
Больше повару ничего вспомнить не удалось. Но и это уже было кое-что.
Вернувшись в замок, Маликульмульк убедился, что вся канцелярия в сборе, посидел там немного и отправился в кабинет к Голицыну. Тот только что вышел из-за стола и не имел пока желания копаться в бумажках. Этим следовало воспользоваться.
– Что вы изволили решить насчет бригадира Дивова? – спросил Маликульмульк.
– Понятия не имею, братец ты мой, к чему его приспособить. Он ведь, ты сказывал, уж стар?
– Полагаю, ему за шестьдесят.
– Ну вот. Старик, а на службу просится. Будь он из простого звания – можно бы в сторожа, а то хоть в будочники. А тут, вишь ты, бригадир, дворянин. А что умеет – неведомо.
– Он жил богато и трудиться, уйдя в отставку, нужды не имел. Но, как всякий военный, должен знать математику, фортификацию, тактику, – сказал Маликульмульк. – Мог бы учить гарнизонных солдат.
– Их есть кому учить… Ну, задал ты мне задачку! Может, просто оказать ему вспомоществование? Это дешевле выйдет, чем его к делу пристраивать. Пошли человека, пусть принесет его послужной список, напишем в столицу. Ему ведь полагается какой ни есть пенсион…
– Пока дождемся ответа, он и сам с голоду помрет, и невестку с внуками уморит.
– Ну, так я пошлю ему из своих двести рублей, пока дело с пенсионом не решится.
– Может отказаться, он с норовом. Он готов вновь служить, а не брать…
– Не брать подачек? – проницательно продолжил князь, прищурив свой хитрый левый глаз. – Ну так придумай, к чему бы его определить! Покойный Потемкин, помнится, приставил старого дьячка памятник царю Петру охранять – и за то ему оклад денежного содержания назначил. А этого? Петуха на Домском соборе сторожить? Стой! Придумал! Отправь-ка курьера в Цитадель, в работный дом! Вели главному надзирателю немедля прийти!
Это заведение находилось за Петропавловским собором. Там жили взаперти подследственные арестанты обоего пола и целый день трудились, оплачивая свое содержание.
Две или три комнаты были отведены для умалишенных, которых всегда мог при необходимости навестить гарнизонный врач. Это также составляло повод для грызни с магистратом – до того в городе «бешеного дома» не было, господа ратсманы никак не могли изыскать на него средства, а как в Цитадели приютили безумцев, так ратсманы и решили, что этих комнатушек на всех рижских сумасшедших хватит.
Голицын выражал недовольство тем, что в этот работный дом попадали люди за мелкие провинности. Рижские предместья обнесены были палисадом из высоких заостренных кольев – как делалось при царе Иване Грозном и еще ранее. Палисад, в отличие от земляных валов крепости высотой в пять сажен и даже больше, был подвижным – предместья разрастались, и его переносили все дальше и дальше. Но зимой стена из деревянных кольев – соблазн для тех, кто не запасся дровами. По ночам обыватели вытаскивали колья, а магистрату приходилось оплачивать их замену. Время от времени воров ловили и карали. Но запирать за такую мелочь на два-три месяца в работный дом – уже чересчур.