Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - стр. 106
Следует отметить, что заказы распределялись благотворительным обществом великой княгини Елизаветы Федоровны. Примерно 3 тыс. человек направились с жалобой к А. А. Адрианову, который обещал разобраться>25. Уже на следующий день, 27 мая (9 июня), в рабочих кварталах Москвы поползли слухи о том, что живущие в городе немцы стремятся помочь своим соотечественникам на фронте, распространяют болезни, отравляют воду и прочее. Вечером того же дня произошли первые столкновения>26. Среди них распространились новости о таинственных отравлениях на Прохоровской мельнице (в этот день там по непонятной причине отравились 38 человек)>27, принадлежавшей фирме «Эмиль Циндель и К». Управляющим предприятием был некий Г Г Карлсен. Немецкие фамилии делали правдоподобными слухи о том, что причинами всех неприятностей было отравление шпионами артезианских источников. Толпа окружила мельницу, но на требование выйти к ним Г. Г. Карлсен ответил приказом закрыть ворота. В результате ворота были взломаны, а управляющий убит. Просьбы его дочери – русской сестры милосердия пощадить отца ни к чему не привели. Затем схожие волнения затронули мельницу Шредера, фабрики в Данилове и Замоскворечье>28.
Утром 28 мая (10 июня) многотысячная толпа с портретами императора и флагами двинулась на Красную площадь, после чего стала растекаться по близлежащим улицам. Люди заходили в магазины и требовали предъявить документы, чтобы убедиться в том, что их владельцы не были «австро-германцами». Поначалу такое свидетельство, если оно было, помогало, но приблизительно после трех часов дня процесс окончательно вышел из-под контроля>29. Если поначалу собственность подозрительных, с точки зрения толпы, лиц, не имевших документов о русском подданстве, просто уничтожалась: сжигалась, ломалась, втаптывалась в грязь и прочее, то потом ее начали расхищать, и погром уже явно стал приобретать формы массового грабежа, лишенного национальной направленности. Самое активное участие в беспорядках приняли женщины, подростки, рабочие и деклассированные элементы>30. Естественно, их центром стали деловые кварталы города.
Страсть к разрушению чужого имущества постепенно начала охватывать и армию. На оккупированных территориях солдаты все чаще совершали бесконтрольные и бессмысленные поступки против собственности. «Входите вы в уютную квартиру, – вспоминал начальник штаба 10-го армейского корпуса генерал Ф. П. Рерберг, – и видите следы пребывания русских: зеркала, стекла, посуда, лампы побиты вдребезги, на столе оставлены недоеденные остатки подчас очень даже вкусных яств – значит, люди были не голодные. Все имущество, хранившееся в комодах и шкафах: одежда и обувь мужская, женская и детская, белье, корсеты, чулки, книги, журналы – все это вытащено из комодов, сложено кучей на полу, посыпано сверху мукой и крупой, принесенными тут же из кладовой, полито солдатскими щами, и поверх всего – нагажено! Никакою логикою действия это невозможно было объяснить, кроме логики озверелых и сбесившихся идиотов! Что-то недоброе предчувствовалось в этих картинах. Хотелось себе представить, что будет по окончании войны, если десятимиллионная наша армия при демобилизации не пожелает сдать оружия, а силою заставить – некем будет, и в деревни возвратятся с винтовками, револьверами и патронами беспринципные и озлобленные мужики, привыкшие на войне убивать людей?! Чувствовалось определенно, что пугачевщины нам не избежать!»