Убежище - стр. 2
Никого не было видно.
Вокруг все оставалось таким же: с одной стороны – молчаливые руины, с другой – море, холодное и безразличное, с виднеющимся вдалеке островом, едва различимым, похожим на крошечный камешек. Пугающие тени, прятавшиеся в закоулках города, развеялись уже давно, с приходом американцев. Взгляды, которые она чувствовала на себе, шагая по улицам, – враждебные или испуганные, в ту пору было сложно их различить, – больше не ложились ей на плечи тяжким грузом, вызывая желание съежиться, чтобы стать незаметнее.
Теперь наконец-то обретенная свобода позволяла ей держаться прямо и гулять по пляжу без опаски. Но молодой женщине еще не удалось до конца избавиться от прежних рефлексов затравленной жертвы.
Валери уже была в десятке метров от скопления чаек.
Внезапно они взмыли вверх, видимо, испугавшись незаметно подошедшего человека. Затем, решив, что их занятие важнее, и, пренебрегая опасностью, они снова шумно спикировали на песок. Едва опустившись на свое таинственное сокровище (Валери успела заметить что-то похожее на ствол дерева), птицы принялись с недовольным клекотом наскакивать друг на друга, угрожающе раскрывая клюв и размахивая широкими крыльями. Глядя на них, можно было подумать, что эта ярость не имеет ничего общего с выживанием, и цель ее – просто смерть. Словно, подражая людям, чайки решили воевать друг с другом, напомнив Валери детей, играющих на улицах в войну в более чем правдоподобной обстановке.
«Кажется, вслед за людьми птицы тоже сошли с ума!»
Хозяйка Гуса (который по-прежнему лежал на песке, наблюдая за ней испуганным взглядом) застыла на месте, наблюдая за этим странным неистовством. Но внезапно мимолетная картинка уколола Валери ледяной иглой прямо в нижнюю часть позвоночника. По всему телу пробежал озноб, постепенно добравшись до губ, онемевших от ужаса, которому она еще не нашла названия, и они прошептали, до конца не осознавая происходящего: «Это невозможно».
– Это невозможно.
Эта фраза давно потеряла всякий смысл. Понятие невозможности исказилось, искалеченное человеческой природой. Бомбы, сброшенные на мирных жителей. Тела изнасилованных женщин, оставленные солдатами лежать в развалинах. Дети, протягивающие худенькие ручки через прутья вагона…
Ничего невозможного больше не осталось. Война разрушила и смысл слов тоже.
Однако женщина снова повторила эту фразу, не отдавая себе в этом отчета, словно это стало ответной реакцией на любую трагедию.
Брошенная ранее палка лежала у ее ног. Она схватила ее и, дрожа всем телом, сделала несколько шагов вперед. Тут же ее ноздри заполнил жуткий запах, от которого она согнулась пополам, давая возможность желудку исторгнуть свое содержимое. Но после нескольких спазмов наружу вышла только желчь. Когда боль отступила, Валери выпрямилась, вытерла ладонью слезы, выступившие на глазах, и бросила гневный взгляд на армию, расположившуюся перед ней. «Это всего лишь птицы, – повторила она, чтобы придать себе смелости. – Ты сталкивалась с вещами похуже и выжила, так что иди, нужно проверить, что там…»
Размахивая палкой, она со всех ног бросилась к чайкам, стараясь кричать как можно громче.
В ту же секунду шумно захлопали десятки пар крыльев, и птицы дружно взмыли ввысь, направляясь к морю с недовольными криками. Несколько дерзких чаек просто отбежали назад, перебирая своими тонкими лапками, и с любопытством уставились на Валери, стоящую в паре метров от тела, которое теперь открылось ее взору.