У каждого свой путь. Книга четвертая - стр. 15
Иван Николаевич кивнул в сторону спецназовцев. Мужики все это время молчали и лишь наблюдали за ссорой супругов. Коля Скворцов тихо сказал:
– Вы не правы, Елена Константиновна. Армия перестала верить в Президента еще год назад. А изодранное знамя, как вы сказали, кровью полито. Обильно! И Маринкина кровь на нем тоже есть. И кровь эта была пролита по вине тех, за кого вы сейчас заступаетесь. Марина Ивановна жизнью теперь рискует больше прежнего…
Его прервал Сашка. Все это время он переводил взгляд с лица на лицо и вдруг вскочил на ноги. Глядя в лицо бабушки черными блестящими глазами, мальчишка с яростью крикнул:
– Бабушка!!! Какое право ты имеешь судить нашу маму? Она правду говорит, а ты хочешь, чтобы она рот заткнула. Кто же тогда говорить будет, если не мама? Ты предаешь ее сейчас!
Елена Константиновна изумленно смотрела на внука и даже перестала рыдать. Растерянно произнесла:
– Саша, но она не думает о вас! Подвергает вас опасности! Какая она мать после этого?
Юлька вскочила на ноги вместе с братом, своим детским умом понимая, что бабушка не права. Она просто не умела еще выразить в словах то, что чувствовала и молчала, схватившись рукой за руку братишки. Саша крикнул в полной тишине:
– Я предпочту умереть, чем увидеть мою мать на коленях! Наша мама сильная и храбрая, она ничего не боится, и мы с Юлей гордимся ею. Это ты боишься всего, ты оглядываешься на каждый шорох!
Схватив сестренку за руку, он скрылся в спальне. Дверь хлопнула так, что стекла задребезжали. Обнявшись, дети сели на кровать. Юля прижалась к братишке и прошептала:
– Мне страшно, но я согласна с тобой и дедушкой. Мы не должны сдаваться…
Елена Константиновна открыв рот, смотрела на захлопнувшуюся дверь. Она даже плакать перестала. Изумленно пробормотала:
– Теперь и внуки против меня… Я ли их не воспитывала…
Муж жестко сказал:
– Они не против тебя, они пытаются открыть тебе глаза! Марина права, армии пора развязать руки! Хватит никчемным типам страной управлять!
Наступило тягостное молчание, прерванное ворвавшимся, словно ураган Серегой Ватеневым. Спецы, было, насторожились, но тут же расслабились. Они уже знали всех деревенских мужиков. А Серега, с ходу обхватив Ушакова за пояс, поднял с дивана и несколько раз встряхнул:
– Николаич! Да я теперь за твою Маринку сам морды бить буду! Это надо так сказать! На всю страну не побоялась депутатов разожравшихся ворами назвать! Поздравляю! Горжусь тем, что знаю ее с детства!
Ватенев исчез, зато в дверях возникло еще пятеро деревенских мужиков… Елена Константиновна удивленно смотрела на это столпотворение. Дверь буквально не держалась на петлях. Входили целыми семьями, толпами, поздравляли, жали руки. Прибежал сосед напротив, у которого был телефон, с криком:
– Николаич, тебя мэр к телефону просит…
Спецназовцы сидели и улыбались на диване, а Елена Константиновна все не могла поверить, что люди поддерживают ее дочь. Она так и сидела за столом с окаменевшим выражением изумления на лице и следами слез на щеках. Сашка с Юлькой бурно радовались в спальне победе матери. Их визг и хохот доносился до женщины, а в ушах все еще стояли слова внука:
– Я предпочту умереть, чем увидеть мою мать на коленях!
Николай Горев слышал выступление Марины от начала и до конца. Генерал Бредин распорядился поставить пленному радио. Ахмад, не шевельнувшись ни разу, провел у светло-желтой коробки два часа, пока длилась конференция. Он внимательно вслушивался в каждое слово бывшей подружки. Ему ли, поднаторевшему в политике, было не понять, что Марина добровольно подставила собственное сердце под выстрелы. Все это время в коридоре не было слышно шагов надзирателей. Они собрались в «красном» уголке и слушали выступление Степановой по телевизору. В тюрьме стояла тишина. Заключенные внимательно слушали общее радио.