У черты заката - стр. 47

– Предательница, – сказал Хиль, – мало ей аргентинцев!

– Сердцу, как говорится, не прикажешь…

– Чепуха, на это есть разум. Янки, надо полагать, ответил взаимностью?

Во всяком случае, они переписываются, и об этом все знают. А потом вышла такая история: был митинг солидарности с Гватемалой, выступал один парень из Пуэрто-Рико и говорил о политической экспансии Соединенных Штатов на нашем континенте, а кто-то возьми и передай ему такую записку: «Если янки приезжает с визитом дружбы в латиноамериканскую республику и похищает там невинное сердце, является ли это тоже актом экспансии?» И подписал – «Дора Беатрис Альварадо». А тот не успел сообразить, все и прочитал с трибуны вслух, прямо с подписью. Что тут началось!

Хиль расхохотался.

– Вот это здорово! А она что же?

– Ее самой, к счастью, на митинге не было… Рассказали на другой день. Она потом месяц нигде не появлялась. С тех пор ее этой экспансией и изводят. Я думал, ты тоже нарочно это сказал…

– Нет, я об этой истории ничего не слышал. Это ваши детские забавы, мы народ более серьезный.

– Ясно, еще бы. А за что Дорита на тебя обиделась?

Хиль закурил и пренебрежительно пожал плечами:

– Понятия не имею… У нее, кстати, приятная рожица, тот янки определенно не лишен вкуса. Ей, что же, лет шестнадцать? А, семнадцать… Совсем еще сосунок. Что, пива и в самом деле нет?

– Нету, я же сказал.

– Канальи, успели вылакать, – с сожалением вздохнул Хиль, – Правда, жара сегодня зверская… Хорошо еще, что карнавал, по крайней мере хоть водой обливают. Танцы вечером будут?

– Надо полагать. Хорош был бы карнавал без танцев… Завтра, кстати, экзистенциалисты устраивают свой годовой бал. Любопытно будет взглянуть, – ты не собираешься?

– Я, видишь ли, не психиатр, меня это не особенно интересует. Да и потом мне сейчас придется поднажать – экзамены есть экзамены.

Приятели поболтали еще полчаса, потом к ним за столик подсели двое однокурсников Пико и затеяли малоинтересный для медика разговор о только что опубликованной в Мексике новой книге Висенте Саэнса. Несколько минут Хиль, позевывая, слушал глубокомысленные рассуждения крючкотворов о проблеме военно-морских баз в заливе Фонсека, о пакте Брайан-Чаморро и о том, насколько подписанные в Чапультепеке и Рио-де-Жанейро соглашения подготовили почву для того, что случилось в Боготе. «Черт возьми, – подумал он наконец, вставая из-за стола, – лучше иметь дело с недельным трупом, чем с этими пактами и соглашениями…»

В буфете он подождал, пока какая-то девица кончила обсуждать по телефону последний фильм Росселини, и опять набрал 64-26-11. На этот раз ему повезло – сеньорита Монтеро оказалась дома. «Наконец- то», – проворчал он и свирепо мотнул головой в ответ на умоляющий взгляд любительницы итальянского неореализма, которая, по-видимому, забыла что-то сказать и снова разлетелась было к телефону.

В трубке слышались чужие разговоры, потом простучали каблучки и раздался знакомый голос:

– Ола, кто это?

Хиль откашлялся.

– Сеньорита Монтеро? Это я, Ларральде… Ну, тот, из факультета – помните?

– А-а, доктор… Добрый день! Вы звоните из Вилья Дэвото?

– Нет, я уже вчера выпорхнул. А вы давно?

– Я? Меня выпустили девятнадцатого.

– А-а, раньше всех… Ну как вы там?

– Ничего. Вас в тюрьме кусали клопы?

– Как всегда, это я просто забыл вас предупредить… На свежего человека они действуют особенно сильно. Сеньорита Монтеро!