Тысяча осеней Якоба де Зута - стр. 56
– Император Чунчжэнь, – замечает Кобаяси, – повесился на дереве софора.
– Вас не ради лекции по истории сюда вызвали, господин переводчик!
– Я искренне надеяться, – поясняет Кобаяси, – что на чайнике нет проклятие.
– Еще какое проклятие – для тех мерзавцев, что его украли! Владелец чайника – не Унико Ворстенбос, а Объединенная Ост-Индская компания, она и стала жертвой преступления. Вы, господин переводчик, сейчас же отправитесь к градоправителю вместе с комендантом Косуги.
– Городская управа сегодня закрыта. – Кобаяси заламывает руки. – На праздник О-бон.
– Значит, придется ее открыть! – Управляющий стучит по столу тростью.
Выражение на лицах японцев хорошо знакомо Якобу: «Эти невозможные иностранцы!»
– Позвольте сказать, минеер! – подает голос Петер Фишер. – Не потребовать ли вам, чтобы позволили провести обыск японских пакгаузов на Дэдзиме? Возможно, хитрецы намерены переждать, пока шум не затихнет, а потом потихоньку вывезти ваше сокровище.
– Отличная мысль, Фишер! – Управляющий смотрит на Кобаяси. – Передайте коменданту!
Переводчик упрямо клонит голову набок:
– У нас нет такой обычай…
– К черту обычаи! Сейчас я – ваш обычай! А вам, господин хороший… – Ворстенбос тычет пальцем в грудь японца; Якоб готов прозакладывать пачку ассигнаций, что никто и никогда не позволял себе тыкать в Кобаяси. – Вам платят, и щедро платят, чтобы вы защищали наши интересы! Вот и выполняйте свою работу! Какой-нибудь кули, торговец или инспектор, а может быть, даже и переводчик, похитил собственность Компании. Это оскорбление! Задета честь Компании. Чтоб меня черти взяли, я добьюсь обыска и в Гильдии переводчиков! Преступников загонят, как свиней! Они у нас поверещат, голубчики. Де Зут, ступайте, скажите Ари Гроте, пусть сделает побольше кофе. Нам еще долго спать не придется…
VIII. Парадный кабинет в доме управляющего факторией на Дэдзиме
Десять часов утра, 3 сентября 1799 г.
– Письмо сёгуна в ответ на мой ультиматум адресовано мне! – жалуется Ворстенбос. – Почему скрученный в трубку лист бумаги должен сперва, как почетный гость, переночевать в городской управе? Если его доставили вчера вечером, почему не принесли сразу сюда?
«Потому что послание от сёгуна, – думает Якоб, – все равно что папский эдикт и принять его без должных почестей значило бы совершить государственную измену».
Однако вслух секретарь ничего не говорит; в последнее время отношение к нему управляющего стало заметно прохладней. Ничего бросающегося в глаза: тут – одобрительное словечко Петеру Фишеру, там – резкое замечание Якобу. А в целом недавно еще «незаменимый де Зут» опасается, что его нимб слегка потускнел.
Ван Клеф тоже не делает попытки ответить на вопрос управляющего; он давно освоил умение, присущее царедворцам, – отличать риторические вопросы от настоящих. Капитан Лейси откинулся на скрипучем стуле, заведя руки за голову, и тихонечко насвистывает сквозь зубы. С другой стороны стола сидят японцы: переводчики Кобаяси и Ивасэ, а при них двое старших писцов.
– Казначей городской управы, – подает голос Ивасэ, – приносить письмо сёгуна очень скоро.
Унико Ворстенбос, хмурясь, рассматривает золотое кольцо с печаткой у себя на безымянном пальце.
– Что говорил Вильгельм Молчаливый о своем прозвище? – вслух интересуется Лейси.