Тысяча осеней Якоба де Зута - стр. 12
– Проклятущие негодяи, – злится ван Клеф. – Бывало, и куриные яйца разбивали – вдруг там кто-то запрятал дукат-другой!
К ним приближается дюжий стражник.
– Знакомьтесь, это он будет вас обыскивать, – объявляет ван Клеф. – Для управляющего сделают исключение, но к подчиненным, увы, это не относится.
Подходят еще несколько молодых людей; у них выбриты лбы, а волосы связаны узлом на макушке, как у инспекторов и переводчиков, посетивших на этой неделе «Шенандоа», только одеяния не такие пышные.
– Переводчики без ранга, – поясняет ван Клеф. – Надеются подольститься к Сэките, выполняя за него его работу.
Они хором повторяют для Якоба слова стражника, проводящего обыск:
– Руки поднимать! Открывать карманы!
Сэкита, шикнув на них, приказывает Якобу:
– Руки поднимать! Открывать карманы!
Тот подчиняется. Стражник обхлопывает ему подмышки и шарит в карманах.
Находит альбом с эскизами, осматривает мельком и выдает очередной приказ.
– Господин, туфли показать! – выпаливает самый расторопный переводчик.
Сэкита сурово фыркает.
– Сейчас показывать туфли.
Даже грузчики бросили работу и смотрят.
Некоторые без всякого стеснения тычут в писаря пальцами и во весь голос комментируют:
– Комо, комо!
– Это они о ваших волосах, – объясняет ван Клеф. – Европейцев здесь часто называют «комо». «Ко» значит «красный», а «мо» – волосы. Сказать по правде, среди нас немногие могут похвастать шевелюрой такого оттенка, как у вас; «рыжеволосый варвар» – зрелище, на которое поглазеть не грех.
– Вы изучаете японский, господин ван Клеф?
– Вообще-то, это запрещено, но я кое-чего нахватался от своих жен.
– Я буду весьма обязан, если вы меня научите тому, что знаете.
– Да какой из меня учитель, – отнекивается ван Клеф. – Доктор Маринус болтает с малайцами, словно родился чернокожим, но и он говорит, что японский выучить тяжело. А если кто из переводчиков возьмется нас учить и его на этом поймают, могут обвинить в государственной измене.
Стражник, проводящий обыск, возвращает башмаки Якобу и отдает очередной приказ.
– Одежду снимать, господин! – хором подхватывают переводчики. – Снимать одежду!
– Одежду снимать никто не будет! – огрызается ван Клеф. – Господин де Зут, служащие фактории не раздеваются! Это отребье хочет нас унизить! Один раз подчинитесь – и всем прибывающим в Японию чиновникам придется делать то же самое до скончания века.
Стражник возмущается. Переводчики галдят:
– Снимать одежду!
Переводчик Сэкита спешит уползти от греха подальше.
Ворстенбос, ударив тростью в пол, восстанавливает тишину.
– Нет!
Недовольный стражник решает не настаивать.
Другой таможенник стукает копьем о сундук Якоба и произносит несколько слов.
– Открывать, пожалуста, – переводит кто-то из безранговых. – Открывать большой ящик!
«Ящик, – дразнится внутренний голос, – где лежит Псалтирь».
– Давайте, де Зут, не то мы тут все состаримся, – поторапливает Ворстенбос.
Борясь с тошнотой, Якоб послушно отпирает сундук.
Стражник снова что-то говорит, хор переводит:
– Назад, господин! Шаг назад!
Больше двадцати шей с любопытством вытягиваются. Стражник, откинув крышку, вынимает и осматривает пять сорочек тонкого полотна; шерстяное одеяло; чулки; мешочек с пряжками и пуговицами; потрепанный парик; набор писчих перьев; пожелтевшее исподнее; циркуль, что Якоб хранит еще с детства; полкуска виндзорского мыла; две дюжины писем от Анны, перевязанных подаренной ею лентой; бритвенное лезвие; курительную трубку дельфтского фарфора; зеркальце с трещиной; переплетенные ноты; побитый молью бархатный жилет бутылочно-зеленого цвета; оловянную тарелку, ложку и нож. В самом низу – стопки книг. Таможенник обращается к подчиненному, и тот выбегает за дверь.