Тяжесть слова - стр. 48
Время до вечера тянулось очень медленно. К ужину меня не позвали, еду принесли прямо в комнату. Значит, я всё ещё наказана. Вечерние посиделки с наагасахом тоже отменили. Сказали, что ещё утром начались его переговоры с принцессой и они никак не могут прийти к соглашению.
Несмотря на почти бессонную ночь и активно проведённую первую половину дня, спать не хотелось. Я, конечно, понимала, что сбегать из комнаты куда-то – это всё равно что лезть в берлогу к отощавшему после зимней спячки медведю. Но я не давала обещания постоянно сидеть в своей комнате. Поэтому опять переоделась, засунула браслет под подушку, а из одеяла соорудила видимость того, что я мирно сплю в своей постельке.
Уходить за территорию имения я не стала. Просто погуляла по ночному парку и свернула к конюшне. Там, сидя верхом на бочке, смотрела на звёзды – россыпь искряще-белых точек. Рядом с луной проглядывал тонкий серпик волчьего месяца. Ещё три дня, и в ночном небе опять засияют два светила. Потом луна пойдёт на убыль, и в небе останется только волчий месяц, который тоже исчезнет дня через три. А ещё через два дня луна снова зародится на небе, и дальше цикл пойдёт на повторение.
За углом раздались тяжёлые шаги, и появился старший конюх Е́рха. Он был одного возраста с батюшкой и раньше частенько ездил с ним в качестве кучера. Увидев меня, он остановился и поклонился, ничуть не удивившись. Так уж вышло, что я часто гуляю по ночам.
– Доброй ночки, госпожа.
– Доброй.
Он пристроился рядом на чурбаке, с мечтательным видом уставившись в небо. Я считала, что у Ерхи душа сказителя. Он постоянно мечтал о чём-то, а потом рассказывал. Сказки, основанные на видении неграмотного мужика и наполненные народными суевериями. И от этих незамысловатых сказаний на душе было теплее, чем от мудрых текстов книг с закрученным сюжетом. В них чувствовалось что-то родное. Слушая Ерху, я словно возвращалась в детство, когда восприятие окружающего такое же широкое, как сам мир, и одновременно очень простое. Взрослея, сам становишься сложнее и усложняешь действительность. Мысль становится узкой, будучи не в силах принять мир со всеми его сложными сторонами. И разум уже не может объять слишком многое.
В Ерхе, несмотря на возраст, осталось что-то детское. Наверное, поэтому он так и не обзавёлся семьёй и ничуть об этом не жалел. Люди зачем-то торопятся взрослеть, не давая себе насладиться самым прекрасным периодом в жизни – детством. А ведь именно тогда кажется, что всё может измениться, что любые чудеса возможны, и ты способен прийти в восторг, наблюдая, как капля росы переливается в лучах солнца на узкой зелёной травинке.
– Многие люди любят звёзды, но те не чувствуют того. Сказывают, что ежели падает звезда – рождается человек. А вместо сердца у него та звезда, – тихо произнёс Ерха, глядя на небо. – То хорошее сердце. Оно сияет даже во тьме, и злость людская не властна над ним. Человек с таким сердцем не способен быть несчастным, ибо не любить его нельзя.
От Ерхи слегка пахло перегаром. Быть пьяным или навеселе было для него обычным делом. Он жил в этом состоянии, работал и сказывал.
– Скажи, а ты встречал раньше принцессу? – тихо спросила я.
Он бросил на меня взгляд из-под кустистых бровей.
– Узнали-таки, – тяжело вздохнул Ерха. – Да кто тогда знал, что она принцесса? – помедлив, продолжил он. – Батюшка ваш околдован был ею. Хороша ж была! Крутила им, как хотела. Не сразу, видно, проведала, что затяжелела. До того ли было? Там развлечения, батюшка ваш, поклоннички… А как поняла, поздно стало. Живот уже расти начал. Она тогда не выходила никуда, пока вы на свет не появились. А чрез две седьмицы батюшке вашему вас и отдала, а сама и уехала восвояси. Так вот.