Тяжесть слова - стр. 50
Графиня наконец взяла себя в руки и слабо улыбнулась.
– Не стоит, дорогая, у меня лишь на мгновение закружилась голова, – ласково ответила она. – Прошу прощения, господа.
– Ну что вы, – отмахнулась герцогиня. – Мы все имеем минуты слабости. Верно, ваше высочество?
– Верно, – медленно откликнулась та. Улыбка не исчезла с её лица, но я почувствовала торжество.
– Милая, не сочтите за бестактность, но что у вас с лицом? – Герцогиня обратилась уже ко мне.
– А… – Я смутилась. Как о таком рассказать? Я даже достойную отговорку заранее не придумала.
– Она ударилась головой о камень. – Мачеха сокрушённо прижала кончики пальцев ко лбу. – Сколько раз я говорила девочкам не ходить на эти старые развалины. Но это такое романтичное место в глазах юных дев, что они просто не могут удержаться! Порой мне кажется, что они ещё такие дети.
Сёстры оказались довольно благоразумны, чтобы принять правила игры графини, и их лица приняли виноватые выражения. Только на лице Ларионы мелькнуло тупое удивление.
– Таюна и Дарилла на пару пропадают там довольно часто, воображая себя великими исследователями древностей, – продолжала мачеха.
Я еле удержалась, чтобы не посмотреть на свою пятнадцатилетнюю сестру. Особо близких отношений у нас с ней не было, чтобы где-то шататься на пару.
– У меня даже возникает мысль, что Таюна слишком юна для замужества, – покаянно произнесла мачеха и, обернувшись к наагасаху, добавила: – Она так непосредственна.
– Мне нравится эта непосредственность, – с улыбкой ответил тот.
Разговор плавно свернул на тему детей и их шалостей. Герцогиня с упоением вспоминала проказы своих сыновей, которые периодически возмущенно восклицали: «Мама!» Мои сёстры тихонько хихикали, слушая госпожу Нонелию, а я и почему-то Дарилла виновато молчали. Принцесса улыбалась, но улыбка была какая-то неестественная. Отец расслабился, но не до конца, словно ожидая какой-нибудь новой каверзы. В целом завтрак завершился замечательно.
Я была довольна, что смогла уколоть эту женщину. Меня даже не смущало то, что для этого пришлось объединиться с мачехой. Она мне всё же ближе принцессы: графиню я знала всю свою жизнь. Мы разыграли перед её высочеством то, чего не было на самом деле, – дружную семью. Если она думала обеспокоить кого-то напоминанием, что я незаконнорождённая, и тонко намекнуть, кто моя настоящая мать, то она проиграла. Я во всеуслышание сказала, кого считаю матерью, причём любимой матерью. Той, о которой я беспокоюсь. Мачеха же показала, что факт моего рождения не играет роли для нашей семьи. Меня ценят так же, как и остальных, рождённых в законе дочерей. Мы обе сделали то, на что никогда бы не пошли при иных обстоятельствах: я признала графиню матерью, а она меня – дочерью. И мы обе были крайне довольны этим.
Вряд ли после такого показательного выступления мачеха не догадается о том, что я знаю, кто моя настоящая мать. Но, думаю, её утешит, что я и сама недовольна этим фактом.
– Я хотел бы прогуляться со своей невестой по парку, – услышала я наагасаха. – Надеюсь, вы не возражаете?
Вопрос в равной мере относился и к отцу и к мачехе. Если отец был рад выпроводить из-за стола причину столь щекотливого разговора, то мачеха посмотрела неодобрительно. Её взгляд так и говорил: «Незамужней девушке гулять с мужчиной…»